Хомяков, а с противоположной стороны - Герцен. Причем Герцен, убедившись, что всякий раз, к его величайшему сожалению, благодаря таланту Хомякова, торжествует славянофильская партия, пытался найти, в чем же здесь причина. И понял, что всякий раз Хомяков очень искусно приводит философские построения к тому, что они должны неизбежно впасть в безбожие, в атеизм, а это для гегельянцев казалось неприемлемым, потому что сам Гегель не был безбожником (хотя его философия и не является православной). Известно, что в своих лекциях
"Философия и религия" он отмечает, что с безбожниками вообще нечего разговаривать (хотя сам же впоследствии и приводит ряд аргументов против существования Бога). Заметив, что Хомяков всякий раз этим искусно пользуется, с какой бы стороны на него ни нападали, когда произошла очередная беседа и когда Хомяков сказал: "Ну, раз вы так говорите, то вы должны прийти к тому-то и тому-то", Герцен ответил: "Ну хорошо, я приду к этому, но чем же это плохо?" Хомяков стал говорить, что это не совсем прилично упоминать и что это ведет к прямому безбожию.
"Ну и что же? - сказал Герцен. - Я этого не боюсь". Хомяков так опешил, что победа осталась за Герценом, который впоследствии много раз рассказывал о том, как он восторжествовал над Хомяковым. Как Руссо, которому за его сочинение о вреде цивилизации и преимуществе естественного существования присудили первую премию, решил вести жизнь в полном соответствии с принципами, провозглашенными в его сочинении, так и Герцен, одержав победу и заделавшись атеистом, тоже пошел по этому пути. Конечно, внутренне он был к этому готов, но сам он считал началом этого диспут с
Хомяковым. 11.11.96.
Л Е К Ц И Я 10
Говоря о творчестве В.С.Соловьева, неминуемо придется коснуться поэзии, потому что, безусловно, воздействие его объясняется не только тем, что он был выдающийся философ, а и тем, что он был наделен поэтическим даром и умел использовать его в своих публицистических и философских произведениях.
Говорить о поэзии можно в разном контексте и потому по-разному оценивать значение тех или иных произведений. Это кроется глубоко в характере самих произведений. Возьмем Песнь
Песней. С одной стороны, ее можно рассматривать как образец древней лирической поэзии - и только. В таком качестве она вряд ли могла быть рекомендована иночествующим и другим лицам.
С другой стороны, ее рассматривают как описание любви Церкви к
Господу Иисусу Христу. Очевидно, вторая интерпретация допустима и возможна; она коренным образом меняет весь подход к этому произведению.
То же можно сказать и о других поэтических произведениях:
их восприятие, интерпретация очень сильно зависят от того, какой человек, в какой момент своей жизни эти стихи воспринимает. Не буду останавливаться на стихотворении Тютчева
(кажется, о нем меня спрашивали: "Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце ожило"). Вспомню другое стихотворение
Тютчева, отрывок из которого я встретил в одном сочинении замечательного церковного публициста Сергея Иосифовича Фуделя, для которого очень характерно использование фрагментов стихотворных произведений, причем иногда их прямой и непосредственный смысл, который заложен самим поэтом, бывает несколько видоизменен.
Не могу привести начальные строфы, где говорится о том, как тяжела для человека последняя смертная минута, "истома смертного страданья", но "для души еще страшней смотреть, как умирают в ней все лучшие воспоминанья".
Безусловно, у Тютчева к числу лучших воспоминаний относилось что-то, может быть, и не плохое, но совсем не то, о чем дальше говорится в этом произведении С.И.Фуделя. Но в действительности такое чувство - некое умирание души и лучших воспоминаний, которые могут быть связаны с совсем другими моментами нашей жизни, о которых другая поэтесса написала как о мгновениях, когда "стихии запредельной тебя касается крыло"
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.