История Русской Православной Церкви от эпохи Петра до 20-х годов ХХ века, страница 42

Такого рода   религиозное   безразличие    при    внешнем благообразии и   подчинении   всем   истинам   веры   начинает развиваться. Многие   из   тех   мистиков   периода   двойного министерства были  людьми  искренно  ищущими,  которые  шли от безбожия к вере и пришли к ней.  Сейчас известно, что близко к ним  был  (хотя  и  отличался  больше  православным  духом)  и знаменитый деятель Сперанский.  Известно,  что комментарием  к его  "Письмам  к  другу"  является  работа Феофана Затворника, причем епископ Феофан в целом оценивает эту работу  достаточно высоко,  хотя и указывает на некоторые ее недостатки. Но после того, как восторжествовало новое  направление,  стали  бояться всякой   мистики   вообще,   считая  ее  опасностью,  заразой.

Митрополит   Филарет   очень   скорбел,   он   отмечал,    что умно-сердечная  молитва  уничтожена  и  осмеяна  как  зараза и пагуба.  Другое его высказывание:  "Дым ест глаза,  а говорят, что вреден солнечный свет".  Это направление было характерно и чувствовалось во все время Николаевского царствования.

Такого же  рода  людьми  были  и обер-прокуроры,  которые заботились о внешнем благообразии и в силу своего маловерия  и малого   знания   не  очень  хорошо  способствовали  духовному развитию. В  1833  г.  князя  Мещерского   сменил   на   посту обер-прокурора Нечаев.  Его  авторитарные замашки,  стремление бюрократизировать всю   церковную   жизнь   вызвали    большое недовольство в    русском    духовенстве,    как   и   попытки сосредоточить всю власть в  руках  обер-прокурора.  По  общему решению всех архиереев Синода,  митрополит Санкт-Петербургский

Серафим обратился к государю с  просьбой  Нечаева  сменить.  В

1836  г.  обер-прокурором  становится  граф Протасов (почти на весь период царствования Николая), который скончался в 1855 г.

- совсем незадолго перед кончиной государя.

Очень скоро   все   архиереи    заметили,    что    смена обер-прокуроров ничего  не  меняет:  Протасов  обладал теми же особенностями, что и Нечаев.  Причины этого достаточно сложны.

Про Нечаева   говорят,  что  он  скрытый  масон;  о  Протасове известно, что  воспитывал  его  гувернер-иезуит.  Хотя  он  не отличался внешними  пристрастиями  к  католицизму  и  при  нем произошло окончательное присоединение униатов  к  Православию, но некий   католический  дух  во  всех  его  действиях  всегда чувствовался. К  Нечаеву  есть  много  всяких   претензий.   В

частности, можно встретить сведения о том,  что после отставки он уединился   в   своем   московском   имении   и   занимался астрологией. Но   появилась   его  переписка  с  архимандритом

Игнатием Брянчаниновым,  из  которой  явствует,  что  он  имел духовные интересы   и   хотел  помочь  Церкви  даже  будучи  в отставке. Объясняется ли это надеждами на  возврат  к  прежней карьере, когда он узнал, что Протасовым недовольны еще больше, чем им  самим,  -  сказать трудно. Во  всяком  случае  епископ

Игнатий (тогда   еще   архимандрит)   оценивает   его   помощь достаточно высоко.  Может  быть,  недостатки  в   деятельности обер-прокуроров зависели  не  столько  от  их  личных качеств, сколько от атмосферы,  царившей тогда в империи.

При Протасове   происходит  крайняя  бюрократизация  всей деятельности Синода.  Все ведомства, которые раньше находились в распоряжении  Синода,  как  бы  незаметно переходят в полное распоряжение обер-прокурора и все меньше вопросов выносится на заседание архиерейского Синода.  Более того, разработана очень цельная и стройная с бюрократической точки зрения система:  во всех епархиях  появляются  консистории во главе с секретарями, фактически независимыми  от  архиереев.  Позднее  они   вообще несменяемы: архиерей  вроде  бы  и  руководит  епархией,  но в случае протеста   секретаря    его    решение    может    быть приостановлено. Учитывая  все  более  развивавшуюся  печальную традицию частого перехода епископов с одной кафедры на другую, дело реального      управления     епархией     все     больше сосредоточивается в руках секретарей консисторий,  подотчетных синодальному аппарату,  и  все  меньше чувствуется синодальное соборное управление.  В  связи  с  этим  растет   недовольство иерархии,  которая  просит  митрополита  Серафима сообщить обо всем  царю,  но  тот  отказывается:   "Одного   обер-прокурора сменили,   я  вам  советовал  терпеть,  теперь  уж  ничего  не поделаешь. Императора слишком раздражать не нужно".