Права человека как предмет обсуждения и обучения. Материалы дискуссий, страница 45

Коротко я хотел бы еще раз обратить внимание, что довольно часто  допускают правозащитники. Не далее, как вчера я получил совершенно замечательную рассылку, где журналисты-правозащитники, выступая за права цыган, начинают с того, что, прежде всего, я борюсь за права цыган потому, что я хочу доказать, что цыгане ни в коем случае не кочевники. Вы понимаете, да? Цыгане – это тоже люди. Второе – цыгане есть, которые на фабриках работают и так далее.

Я это говорю к тому, что на самом деле, как мне кажется, требуется очень серьезный самоконтроль в тех случаях, когда мы говорим не только о правах человека, а вообще о правах дискутируем, потому что через наш язык, через нашу методику описания проблемы приходит принцип, приходит структура, и эта структура у нас и у наших оппонентов одна.

И.В.АВЕРКИЕВ

Была совершенно замечательная фраза, по сути дела сентенция: мы обладаем теми правами, которые осознаем. Действительно, об этом уже говорили. Тут много о чем есть говорить. Я бы еще попытался чуть-чуть перефразировать (думаю, будет не менее эвристично): мы обладаем правами настолько, насколько их осознаем, и мы обладаем правами настолько, насколько их осознает наше государство.

Второе. О взаимоотношениях (хотя не совсем правильно так говорить) прав человека и государства, о взаимном позиционировании. С одной стороны, да, есть эта проблема экстремистская среди правозащитников, что государство изначально враждебно правам человека. Ольга Юрьевна говорила о том, что на самом деле государство – инструмент для прав человека. Я не склонен всё доводить до диалектического уровня, что всё друг в друга перетекает, но в данном случае изначально эти отношения глубоко противоречивы, и мы в каждый конкретный момент сталкиваемся с тем, что нам не защитить права человека без государства и что нам всегда нужно защищать от государства. И вся практика правозащиты между этих двух противоречивых тезисов постоянно идет: кто-то в эту сторону сваливается, кто-то в другую, и очень не многим удается пройти посередине, если вообще удается.

И последнее по поводу политкорректности. Совершенно грамотное замечание и в правозащитной среде это просто громадная проблема, бич, то есть чего только не говорим. Но действительно есть реальная проблема политкорректности вот еще в чем. Вот мы тут про Чечню говорили и вы чуть-чуть за голову схватились: что они такое говорят?! Есть следующая проблема политкорректности. Конечно, то, что я говорил по Чечне, я не буду говорить на митингах и еще где-то в публичном пространстве, но в научной дискуссии и при принятии политических решений, допустим, политкорректности, по-моему, не может быть места в этом смысле. Если мы видим проблему, которая является нелицеприятной для социальных групп, национальных и так далее, но это реальная проблема, то внутри себя мы ее обязательно должны говорить и ни в коем случае не замалчивать, потому что, скажем так, это неприлично. Я никогда не забуду, когда я поднял проблему свободы совести в том смысле, что у нас православие становится государственной религией, доминирующей и, более того, пора защищать права атеистов. И в аудитории прозвучало: что вы, что вы, про церковь вообще ничего нельзя говорить плохого, лучше вы молчите, мы же в России живем, а не где-нибудь. То есть существуют разные аспекты политкорректности, и в каком-то смысле, когда речь идет об оговорках и так далее, конечно, это всё правильно, но специально зажимать себе рот, когда речь идет о наблюдениях, о фактах, о правде, хотя она неприятна, вот этого нельзя делать.

Д.В.ДУБРОВСКИЙ

Я хотел бы только возразить, что я бы не стал путать все-таки ссылки на историка Х1Х века, писавшего в рамках откровенной правовой имперской парадигмы. На мой взгляд, существует принципиальная разница, коль скоро мы говорим о научной дискуссии, между бытовым дискурсом, когда говорят, что они с гор спустились и все бандиты, и научным, где места мифам быть не может. И историки знают (те, кто занимаются дореволюционным Кавказом), что стоит за этими мифами. За ними стоит двухсотлетнее противостояние России и Чечни, и Кавказа.