Новый Завет: Курс лекций (Этапы изучения Священного Писания. Введение в Евангелие от Матфея), страница 51

1. Первый принцип касается соотношения сверхъестественного и истории. Многие богословы, особенно те, которые стоял в лютеранской традиции (как Бультман), полагают, что космос есть некая замкнутая система, которая действует согласно строгим законам природы, и эти законы не могут нарушаться. Это общее место для классического естествознания. Если сделать отсюда историческое заключение, это верование означает, что невозможно признать никаких чудесных и уникальных событий в такой концепции истории. Если всё строго детерминировано, всё можно предсказать, то, по определению, непредсказуемое, уникальное не может иметь место. С этой т.зр. Евангелия рассматриваются как нечто иное, чем история; в Евангелиях множество рассказов о ряде уникальных случаев, которые нарушают законы природы, какими мы их знаем. Такой взгляд на мир, на уникальность, детерминированность сейчас устарел и отражает позицию XVIII-XIX веков; предположения философов и богословов оказались, по крайней мере, более гибкими, чем взгляды естество-испытателей; открытия физиков ХХ века показали, сколь бедна концепция замкнутого универсума.

Верование в невозможность чуда становится средством избежать серьезного обсуждения действительных свидетельств истории; сказать, что чуда не может быть, что сверхъестественного не существует — это не ответ на вопросы, которые поднимаются историческими сообщениями, это — уклонение от решения вопроса.

2. Второй принцип, который вытекал из разделения веры и разума, касался вопроса фактов и веры. Странное предположение было сделано на основании учения Schleiermacher’а, что факты независимы от веры — факты и вера — вещи, не связанные друг с другом. Вера, поскольку она независима от ratio, не может быть основана на исторических фактах. Правда, с христианством здесь проблема, потому что, что бы мы об этом ни говорили, христианская вера есть нечто, связанное с историческим Иисусом, — Человеком, Который жил и умер в I веке. В этом смысле христианская вера исторична.

Что мы понимаем под историей? Когда мы говорим об истории или исторических событиях, мы можем понимать 2 вещи:

а) с одной стороны, история может означать просто прошлые факты (что видели собственными глазами и слышали собственными ушами, то и было); именно такого рода историю рационалисты XIX столетия пытались найти в поисках «исторического Иисуса»;

б) но слово «история» имеет и второй смысл — это не только прошлые факты, но и рассказы о прошлом.

В первом случае (история как факт) мы имеем дело с некоей действительностью, во втором случае мы рассматриваем события в свете их значения для нас, т.е. первое — объективное, второй в той или иной степени (иногда в очень большой) субъективное. Это техническое различие, и целый ряд немецких богословов ухватились за это различие как за средство отделить «Иисуса веры» от «Иисуса истории». До сих пор ещё могут об этом говорить. «Иисус веры» — это воскресший Господь.

Для того, чтобы терминологически различить эти два взгляда на историю, немцы использовали два разных слова для истории:

1. Historie (history) — история как факт;

2. Geschichte (story) — история как рассказ.

Богословы утверждали, что для христианской веры важна Geschichte (story of Jesus) — рассказ об Иисусе, а не какие‑то исторические факты, нам важно значение истории, как она воздействует на нас, а не сама история как факт. Крайние выводы: знания об Иисусе как исторической Личности безразличны для веры, реальное значение имеет только христианская вера в Иисуса. Это очень странное утверждение, потому что резкое разделение, сделанное между Historie и Geschichte, основано на непонимании истинной природы истории как факта и истории как рассказа; эти два предмета очень тесно взаимосвязаны, невозможно мыслить об одном из них, не затрагивая другого, никто никогда не стал бы писать рассказ (Geschichte) без убеждения, что нечто в самом деле произошло, что достаточно важно и ценно для описания. И наоборот, о том, что было, что случилось, мы можем судить только через посредство рассказов, записей. Если мы будем замыкаться только на чувстве, на некоем значении чего‑то неопределенного, что было важно для нашего сердца, мы окажемся в странной ситуации: если события не было, то любая его интерпретация полностью бессмысленна; было бы, например, бессмысленно верить в то, что Иисус умер за наши грехи, если Он вообще никогда не умирал и не жил.