Хрестоматия отечественной социальной педагогики: свободное воспитание. Том III, страница 80

Но наследуются ли добродетели и пороки? Мало есть таких распространенных в человечестве убеждений, говорит Ушинский, как убеждение в наследственности добродетели и порока, наследственности греха. Такая повсеместность убеждений есть уже само по себе лучшее доказательство, что в основе их лежит своя доля правды. (...)

Особенно часто наследуются дурные наклонности в  с в я з и   с   д у ш е в н ы м и   б о л е з н я м и. (...) Иногда порочная наследственность обнаруживается в самом  р а н н е м   д е т с т в е. Все исследователи психической жизни детей согласны в том, что у них очень часто без всяких, по-видимому, внешних поводов и довольно рано появляются злоба, гнев, жестокость, лживость и другие худшие пороки... Ежедневный опыт показывает нам, что двое детей - члены одной семьи - нередко обнаруживают большое нравственное несходство. С другой стороны, не менее известны факты, что некоторые дети, воспитанные среди доброй семьи, оказываются ленивыми, лживыми и вообще обнаруживают некоторую бесчувственность в отношении добрых примеров, подаваемых окружающими. Все эти примеры устанавливают тот несомненных факт, что дети рождаются  н а  с в е т  н е    с   о д и н а к о в ы м и   з а д а т к а м и   к   н р а в с т -  в е н н о м у   р а з в и т и ю. Но насколько опасна порочная наследственность для нравственного воспитания,  п р е д о п р е д е л я е т   л и  она все дальнейшее направление развития ребенка? Для правильного ответа на этот вопрос необходимо сделать несколько замечаний относительно вышеприведенных фактов.

Во-первых, хотя факт наследственности и несомненен, он до сих пор еще не сделался полным достоянием науки и законы его далеко еще не определены. Даже не установлены его пределы наследственности.

(...) Приобретенные признаки по наследству не передаются. (...) В большинстве случаев дети, являющиеся жертвой порочной наследственности и требующие вследствие этого самого нежного и внимательного  воспитания,  воспитываются  среди  такой   о б с т а- н о в к и, которая не может научить их ничему доброму. Посмотрите, говорит один педагог, как дети писателей непременно стремятся в известный период жизни (лет 10-11) писать романы, издавать журналы, и вы поймете, что приблизительно может чувствовать несчастный ребенок, живущий в семье воров или в обществе негодяев, пьяниц и развратников. Обычные впечатления среды, особенно семейные, действуют неизгладимым образом на воображение и рано или поздно дают всесильное направление всему бытию человека. Жизнь и душа ребенка, говорит Перэ, на три четверти подобие окружащих его. Дитя человека образованного, попавши к дикарям, станет строить шалаш. Ребенок, помимо своего сознания, как бы заражается недостатками взрослых, которые во всем превосходят его, и он начинает инстинктивно подражать им. Перэ рассказывает об одной девочке, которая, будучи всего 15-ти месяцев, стала перенимать у отца, как он хмурит брови, его крикливый голос и его раздражительность и вместе с тем стала сама выражать то гнев, то нетерпение. У Диккенса, Достоевского, в их рассказах о детской жизни мы находим много подобных примеров,   доказывающих непреодолимое влияние дурной  с р е д ы   на чистую детскую душу. Но даже и дурным воспитанием нельзя вполне объяснить  в с е х   случаев проявления ранней развращенности в детстве. (...) Грудные дети (...) не могли, конечно, заразиться пороком от окружающей среды. Также и стремление к убийству, о котором рассказывает Эскироль, не могло, конечно, быть внушено детям родителями. В данных случаях, очевидно, приходится иметь дело с  н а с л е д с т в е н н ы м и   д е ф е к т а м и  н е р в- н о -  п с и х и ч е с к о й   о р г а н и з а ц и и; с такими случаями, когда дети, часто при нормальных умственных способностях, оказываются совершенно неспособными усваивать нравственные понятия. Такие дети отлично знают,  ч т о   добро  и   ч т о  зло, и знают о каждом отдельном случае, что они делают дурно, но делать иначе не могут, совесть их молчит. Много рассказов подобного рода о детях находится в интересном труде Эммингауза[1]. Вот наиболее характерные из них. Мальчик 6 лет с самого раннего возраста обнаруживает большую запальчивость и гнев. Он сопротивляется ласкам, бьет детей и называет глупым отца. Чувства любви и сострадания он совершенно не понимает, все попадавшее под руку он уничтожает, особенно любит при этом доставить кому-нибудь неприятность, ворует, обижает других детей, сознается, что его поступки нехороши, но говорит, что вовсе не нужно быть хорошим мальчиком. Умственные способности его вполне нормальны. О подобном же еще более характерном случае рассказывает Маудсли[2]. Мальчик 2 лет от роду был столь зол и непослушен, что нельзя было держать его дома, на 10 году он наводил ужас на семейство. Все попадавшее ему под руки он разрушал. Дружба и мягкость были неизвестны его сердцу, с другими детьми он не играл, с животными был жесток. Память его была хороша. И он отлично сознавал свое положение; он говорил иногда, высказывал желание умереть: "Бог не создал меня подобно другим детям”.