Хрестоматия отечественной социальной педагогики: свободное воспитание. Том III, страница 67

Рассмотрим другой, сродный случай. Ваш ребенок капризничает, т.е. настаивает на исполнении его воли. Самым лучшим средством для искоренения капризов признается постоянное доказательство бесплодности этого пути для достижение цели. Да, это средство радикально: капризничать - труд, и потому при твердом убеждении в бесплодности капризов ребенок, конечно, не будет и вступать в борьбу. Но подчиняя ребенка этому закону необходимости, вы устанавливаете трезвый, строгий порядок, - не более. Вы искореняете дурную привычку, избавляетесь от хлопот. Но воспитываете ли вы нравственно? Доказательством противного может служить, что ребенок, отказываясь от капризов, часто прибегает к другой уловке: изворотливо-льстивым просьбам. Если бы просьбы эти были совершенно искренни и просты, без задней мысли, то в них не было бы ничего опасного; но в том-то и дело, что, прибегая к ним, ребенок зачастую рассчитывает на вашу слабость, на вашу уступчивость и на прелесть своей неотступной просьбы. Попробуйте без всяких пояснений отказать ребенку, и в лице его вы уловите неудовольствие, даже сознание промаха. Как же поступить, чтоб, с одной стороны, умерить для ребенка суровую необходимость, а с другой - предотвратить хитрость; чтоб ребенок не счел вас черствым, но и не пытался злоупотребить вашею слабостью? - Объяснить ребенку, что и самый отказ ваш в его просьбе вытекает из любви к нему? Но для ребенка подобное объяснение заслоняется неприятным для него отказом. Вся мягкость ваших слов только подслащивает отказ. Для воспитания же воли нужно, чтоб ребенок сам приступил к вашему решению. К этому вы его призываете словом “дружно!” И как скоро ребенок привык к такому решению спорных вопросов, он не будет ни притязателен, ни лукав.

Важная задача в воспитании и малого ребенка состоит в приучении его к занятию и посильному труду. Но всегда ли родители и воспитатели имеют достаточно досуга и средств сделать предлагаемое и нужное занятие настолько интересным, чтобы ребенок отдавался ему по увлечению работой? Вот самое веское возражение против непринудительного обучения. Действительно, если полагаться на интерес работы, самой по себе, то очень часто расчет окажется ошибочным. В избранное вами для занятий время, ребенка может прельщать начатая игра; он может быть случайно нерасположен к избираемому занятию, вследствии ли незаметного умственного утомления, или по преходящему настроению; наконец, вы не всегда можете ручаться за то, что занятие действительно вполне принаровлено вами к степени развития ребенка и к его личным склонностям. В таком случае настойчивому в преследовании своих целей воспитателю остается, по-видимому, только прибегнуть к мягкому принуждению, в надежде, что когда неохота будет устранена  и ребенок примется за работу, то она завлечет его удовлетворением присущей ему, во всякое время и даже в вынужденном труде, потребности в занятии. Расчет этот верен. Но при таких условиях ребенок будет лишь мириться с занятием; действительного увлечения трудом не будет; работа же действует благодетельно на ребенка лишь при подобном увлечении: только при нем дух воспринимает точно и полно и находит наслаждение в труде, которое оседает в привычку. А увлечение должно быть порождено каким-либо стимулом, способным преодолеть апатию. Какой же иной стимул более способен породить увлечение, как не увлечение других? Если родители и воспитатели сами увлекаются задаваемым ребенку трудом, то их настроение неминуемо сообщится и ребенку: он действительно настраивается, подобно тому, как звучащая струна приводит в то же колебание протянутую рядом с нею. (...) А если такова сила товарищества на людей взрослых, то каково  же должно оно влиять на детей, при их всегдашней потребности в деятельности и в общении со взрослыми! - Вот рычаг, которым родители могут заставить своих детей работать с увлечением. “Дружно!” - и с братьями и сестрами, и с родителями.

Ребенок попадает в среду подростков. Вам нужно объяснить ему неправомерность разных притязаний с его стороны, но в то же время и не стеснять его в пользовании законными правами и в защите их. Какой руководящий принцип вложите вы в душу ребенка? Соображения юридические? Да ими вы ввергните детей в омут казуистики! Любовь и уступчивость? Но нравственное превосходство уступки над притязанием понимается ребенком очень смутно, и трудно ожидать, чтобы ребенок нашел в сознании этого превосходства достаточную награду за лишение. Награда должна быть непосредственнее, теплее удовлетворения отвлеченным превосходством. Будет ли то одобрение и любовь родителей или воспитателей? Но дети не всегда на глазах у этих лиц. Притом же привычка руководиться всегда чужим одобрением или неодобрением может сделать ребенка или слишком зависимым от чужого мнения, или хитрым. И потому мы думаем, что в ребенка следует вложить стимул, который выручал бы его из всех затруднительных положений, научил бы его уважать и беречь чужие права, но в то же время не требовал бы от него и непосильных жертв. Таким руководящим стимулом представляется нам опять-таки принцип “дружно!”  

Ребенок поступает в школу. Если он с детства привык руководиться этим принципом, то быстро освоится в среде товарищей и расположит их в свою пользу. Но кроме товарищей, ребенок находит в школе и наставников. Каких жертв не потребуют они от него, во имя чуждых ему целей: необходимости в знании и в привычке к повиновению! И жертвы эти не искупаются никакими услугами, никаким теплым чувством, а если наставник и относится благосклоннее к послушному и прилежному ученику, то расположение это в глазах ребенка не даровое, а покупное и потому теряет всю свою теплоту. Наконец, расположение наставника - награда далекая. А многие ли питомцы способны к выдержанному стремлению без поддержки постоянным современным стимулом? Таким стимулом является дружное единение наставника с питомцем в самих занятиях. Этим единением питомец возвышается до наставника; оно напрягает его волю; притом дружный труд менее тягостен: увлечение наставника увлекает и питомца. И потому пусть девизом и питомцев, и наставников станет призыв: “дружно!” В нем могла бы выразиться взаимная нравственная поддержка наставников в их собственных стремлениях и деятельности.