Хрестоматия отечественной социальной педагогики: свободное воспитание. Том III, страница 47

Воспитатель ни за что не скажет, напр., ребенку: “Лезь по этой веревке”, не станет подзадоривать его, взывая к соревнованию, к тщеславию или какому-нибудь другому чувству, и ограничится только тем, что, при желании, полезет сам и будет ждать, пока ребенок пожелает того же и попросит помочь ему взобраться. В школе, в саду, в мастерской, везде воспитатель будет работать сам и помогать детям лишь в затруднительных случаях.

Впоследствии, когда силы его окрепнут, ребенок перестанет просить помощи. Ему предоставят возможность самому напрягать свои силы, поощряя его в минуту слабости. Так будет поступать воспитатель при всех физических упражнениях и играх детей. Его не должно беспокоить, если ребенок плохо ухватился за веревку, будет неловко двигать ногами и туловищем, плохо действовать лопатой или начнет рыть землю руками. Воспитатель знает, что ребенку необходимо затратить много неловких усилий, прежде чем он научится управлять своими движениями.

Воспитатель не станет распространяться о вещах, для детей мало интересных, не будет заставлять их выслушивать уроки, объяснения, отвечать на его вопросы. Нет, он выждет, пока дети сами к нему придут, потащат его за руку, показывая предмет, возбудивший их любопытство, открытый ими во время игры и нуждающийся в объяснении. Тогда, направляемый бесчисленными вопросами детей, он скажет им лишь то, о чем они его спрашивают, даст ровно столько, сколько им нужно. Он остережется дать им ответ, годный лишь для него, человека взрослого, и постарается объяснить предмет с точки зрения, доступной спрашивающим детям. (...)

Не замечали ли вы, что когда мы предпринимаем новую для нас работу, то первые наши приемы ужасно сложны, и лишь после долгих усилий мы осваиваемся  с более простыми приемами. Не ясно ли отсюда, что простое гораздо труднее сложного. Ребенок будет гораздо легче и лучше писать, держа руку криво, нежели прямо. Подмастерье будет успешнее работать по своему собственному способу, крайне не совершенному, нежели по способу мастера, который окажется для него страшно утомительным. Почему так? Потому что простота, в сущности, есть результат упорядоченного сочетания последовательных усилий, и если эти усилия не изучены вполне в их взаимном соотношении и значении, то и комбинация их будет несовершенна, и наилучший прием окажется наиболее затруднительным.

(...) Могут возразить еще, что если даже признать свободное воспитание пригодным для детей живых и деятельных, то нельзя признать его таковым для ленивых. На это мы ответим, что леность есть последствие или болезни, или принуждения и отвращения, внушаемого насильственной работой. Следует говорить о детях тихих, но не о ленивых. Такие дети высказывают меньше живости и увлечения, но развиваются так же, как и резвые. Они не затрачивают столько сил, но зато их более медленные движения в то же время и более обдуманны. Трудно решить, кому отдать предпочтение: субъекту ли живому, но легкомысленному, или малоподвижному, но уравновешенному. Один другого стоит, так как обстоятельства требуют иной раз увлечения, а иной раз спокойствия. Почему же не предоставить ребенку покойного нрава жить по-своему? Требовать от него большей живости равносильно нарушению его естественных склонностей, переламыванию его натуры. (...)

Отнимите у ребенка то, что его интересует, заставьте его разглядывать то, чего он не видит, слушать то, чего он не понимает, - и вы немедленно вызовете в нем отвращение и усталость. Если же вы будете настаивать, чтобы он возобновил невозможные для него, неинтересные и безуспешные усилия, вы доведете его в конце концов до того, что он станет вялым и неспособным к какому бы то ни было напряжению. Система свободного воспитания и здесь является наилучшим средством противодействия вялому и равнодушному настроению ребенка. Она пробуждает его к деятельности силой воздействия благоприятной среды, предоставляя ему заниматься чем угодно и приходя к нему на помощь в том только случае, когда он сам ее попросит. Ребенок перестанет скучать, а его маленькие удачи внушат ему доверие к себе и желание приступать к более трудным работам. 

(...) Остерегаться излишней самоуверенности - вот о чем должен заботиться воспитатель, и особенно по отношению к малому ребенку. Это маленькое существо так далеко от нас. Все происходящее в нем так темно и сложно, что из страха разрушить, попортить в нем что-либо, лучше предоставить действовать самой природе.

Нам скажут: но как же вести детей без всяких правил, без дисциплины? Ведь надо же, чтобы дети знали, что можно, чего нельзя, что должно и что не должно делать.

Спрашивается: если вы хотите, чтобы ваш ребенок мог свободно играть без вашего беспрестанного вмешательства, могущего только стеснить его движения и лишить их уверенности, не постараетесь ли вы так обставить его, чтобы он не мог причинить себе вреда? Вы не оставите у него на виду ни бритвы, ни яда, не усыплете двор, где он играет, острыми камнями, вы не выберете местом его игры край пропасти или берег глубокой реки. Наоборот, вы удалите все для него опасное и предоставите ему резвиться на песке. Вмешательство же свое прибережете на случай каких-нибудь непредвиденных опасностей. И, вероятно, вы сочтете бесполезным предаваться гневу, и если понадобится отнять у ребенка опасный предмет или вывести его из опасного положения, вы поступите, как разумная мать, отвлекающая ребенка от опасного занятия, направляя его внимание в другую сторону. Того же приема следует придерживаться в деле нравственного воспитания. (...)

Наш воспитатель не будет требовать от детей, чтобы они вели себя чинно, ходили по струнке; он предоставит им ходить как угодно, не заставит их сидеть, когда им хочется побегать, не принудит их молчать, когда им не терпится поговорить. Избегая таким образом каких бы то ни было предписаний, он тем самым уничтожит возможность их нарушения, а следовательно, и необходимость взысканий. Правила, предписания, приказания - не те же ли это бритвы, яды, пропасти?