Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 59

·  неортодоксальностью религиозных взглядов (интерпретация духовных категорий писателем дается в контексте разных вероучений, в частности, христианства и иудаизма);

·  гендерной инаковостью, породившей амбивалентное, гибридное сознание писателя, которое соткано из противоречий, постоянных колебаний между истиной и фальшью, добром и злом, духовным и материальным, мифом и демифологизацией;

·   изолированностью Уайта от демократических основ национальной культуры и интересом к нереалистическим феноменам искусства, находящих интертекстуальное воплощение в творчестве писателя (немецкий романтизм, экспрессионизм, английский модернизм).

Социальная маргинальность погружает автора в художественный эксперимент, создавая благоприятные условия для развития маргинальности эстетической, выраженной в неортодоксальности, дегуманизации, пародической интерпретации парадигмы человеческого существования. Ярким тому подтверждением являются не только модернистские тексты Уайта, но и постреалистические, например, роман «Древо человеческое», который может быть назван демифологизированным архетипическим сочинением писателя о бытии. В соответствии с эстетическими представлениями австралийского автора моделируемая им действительность – это не столько трансцендентная, сколько вполне осязаемая, но иногда мистическим образом запечатленная в подсознании, лишь интуитивно распознаваемая территория действия тревожного человеческого «я». Оно либо подвергнуто постепенному разрушению со стороны внешнего мира и переживает мучительное умирание («Тетушкина история», «Око бури»), либо вступает в поединок с Хаосом, пытаясь уцелеть («Древо человеческое», «Всадники на колеснице»).

В эволюции творческого метода Патрика Уайта прослеживается отчетливое движение от структурированного внутреннего монолога к динамике подсознательного опыта. Одной из определяющих тенденций в прозе австралийского автора становится не реконструкция реальности, а «фауна и флора внутреннего мира».[308] Событие уступает место интроспекции. Характер превращается в субъект психоанализа со стороны автора. Уайт воссоздает «смещенный изнутри, небывалый и неповторимый пейзаж особого состояния духовной жизни <...>», «кризисные состояния и темные закоулки души».[309]  Если ранняя героиня Уайта – Теодора Гудмэн – обладала способностью передвигаться по внешней территории, периодически погружаясь в себя, застывая в своем сознании, то одна из последних героинь Уайта - Элизабет Хантер – ограничена в действиях, и ее движение осуществляется за счет регулируемого автором ретроспективного сознания.

Игнорируя социально детерминированное восприятие мира, но, не отказываясь от эпической монументальности, австралийский писатель стирает грань между постреализмом и модернизмом. Уплотняя подсознательный слой в субъективации персонажа, Уайт выстраивает свои романы согласно принципам экспрессионистского текста и джойсовского письма, обращаясь к оригинальным приемам модернистской техники, но оставляет при этом возможность некоторым своим героям пересекаться с реальностью в попытке преодолеть хаос сознания (Стэнли Паркер, Химмельфарб и др. ).

Динамика творческого метода Уайта, синусоидное балансирование между модернизмом и постреализмом протекает в три этапа. 

Конец сороковых годов в творчестве Уайта отмечается приоритетом модернистской психологической прозы, в которой заостряется момент личной дезориентации одного персонажа и постепенно развивающейся утраты  самоидентификации. Подмена сюжетной основы текста упорядоченной интроспекцией верифицируется акцентированием внутреннего монолога, который подменяет истинный облик реальности, запечатлевшийся в подробных описаниях интерьера и тревожных воспоминаниях изображаемых героев.  Топос в «Тетушкиной истории» субъективируется, действительность подается в аспекте индивидуального сознания. Стаккато деструктурирует традиционный нарратив; эпиграф и мотив, «проектирующие» смысл, выступают фиксаторами градации в осознании главной героиней абсурда мира.