Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 26

     Как и в романе Т. Манна, у Уайта намечается смысловая подмена «вертикали» «горизонталью». Так, Ганс Касторп «был с легкостью втянут в трясину безответственности, праздности, ничем не заполненного времени», «из человека стоящего», действующего «быстро превращается в «горизонтала», человека лежащего, прочно расположившегося <…> будто в предвкушении той вечной горизонтали, которая суждена каждому».[145]  Подобной горизонтальной  личностью становится и героиня уайтовского романа «Око бури» Элизабет, которая не меняет своего положения на протяжении почти шестисот страниц. Ее горизонталь – это однообразное существование в постели, мучительное ожидание приближающейся смерти.

Одна из примет как романа Томаса Манна, так и романов Патрика Уайта – мифологическое время, то есть время не подвергающееся исчислению. «Волшебная гора» выдвинута «из общего хода исторического существования (полное пространство вечности)».[146] В текстах Уайта нет числового обозначения времени, есть лишь манновская цикличность, подчеркивающая смену времен года («Древо человеческое», «Всадники на колеснице») или глубоко личное ощущение времени, подчиненное подсознательному процессу ретроспекции, самими героями (Теодора Гудмен, Элизабет Хантер).        

Некоторые особенности литературной техники Уайта восходят к  художественным поискам и экспериментам «творческого сознания нашей эпохи»   Джеймса Джойса.[147] В плане эстетики и мировоззрения австралийский писатель, по нашему мнению, - прямой последователь ирландского гения. Джойс высказывал презрительное отношение к культуре своей страны, награждал уничижительными характеристиками своих собратьев по перу, отвергал существующее социальное устройство и христианство, пребывая в поисках личного Бога, а его произведения стали «зеркалом психики их автора, его мироощущения, отношения к жизни, причудливости, эксцентричности, странности, инаковости, уникальности <…>»;особенности его творчества – «точные отражения его внутреннего мира, устройства его сознания, его интровертированности, маниакальности, пограничности, творческого экстремизма».[148] Аналогичной характеристики заслуживает Уайт, маргинальный портрет которого был представлен нами в предыдущем параграфе. 

Техническая сторона творчества Джойса нашла отражение в уайтовской прозе не только в форме приема «потока сознания», но и в безграничной пародии, доходящей до физиологического бурлеска, на действительность и примитивное человеческое существование.

Ирландскому модернисту удалось показать многомерность и многослойность внутреннего мира через самоуглубление и проникновение на самое дно подсознания. Как справедливо замечает Ивашева В. В., оригинальной авторской находкой стал поиск форм «воспроизведения сложного мыслительного процесса, потока отрывочных, проносящихся в сознаниях и механически сцепляющихся индивидуальных ассоциаций, изображения тех слоев сознания, которые лежат на различных глубинах».[149] «Поток сознания» в чистом виде, приближенный к джойсовскому оригиналу по технике создания, но не по объему (значительно компактнее сорокастраничного хаоса мыслей Мэрион Блум) встречается лишь в одном романе Уайта – «Око бури», фрагмент которого приводится во второй главе при анализе романа. В остальных случаях у австралийца встречаются различные формы джойсовского метода письма : «сознательное бессознательное», при котором факторы и атрибуты внешней действительности пересекаются с внутренним «я» героя, с неожиданно возникшими мыслями (воспоминаниями) – то есть «бессознательное» прошлое врывается в «сознательное»[150]; активизация нового состояния  - состояния «Вертер» или «глубины сознания»,  – при котором важна не патология, а «миродицея» или осознание того, «как устроен мир, что мы делаем, почему мы делаем это и не делаем то, почему мы что-то можем или чего-то не можем» - в этом состоит суть «модернистского мирооправдания»; внутренний портрет души как разновидность «глубинной жизни бессознательного, в которой явь граничит со сновидением, серьезность с ерничанием, глубина с гротеском».[151]Все эти приемы можно отыскать в романе Уайта «Око бури», например, в таком его фрагменте: