Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 33

Начинается роман с известия о смерти старой госпожи Гудмен, матери главной героини. Освещенный солнцем гроб с помещенной в него «восковой фигурой» в «условной» экспозиции произведения символизирует обретенную дочерью свободу от постоянных укоров матери. В равнодушном отношении героини к смерти прочитывается экзистенциальная трактовка Уайтом Теодоры, вызывающей художественные ассоциации с образом Мерсо – воплощенной мифологемой абсурда -  в повести А. Камю «Посторонний». Как и Мерсо (у которого, кстати, тоже умерла мать), Теодора не воспринимает физический  уход из мира как нечто ужасное,  а относится к нему как к вполне обыденной вещи; смерть напоминает ей любое обычное утро.

С момента смерти своей матери, Теодора ощущает потерю собственного «я», поскольку, казалось бы, уже ничто не связывает ее, одинокую старую деву, с реальной действительностью, с которой героиня не может себя идентифицировать и «сказать уверенно: Я – это Я».[181] Она погружена в себя, едва слышит звонок в дверь и только приезд родственников на похороны заставляет ее на мгновение опомниться и выслушать фальшивый плач родной сестры Фанни, а также побеседовать со своей любимой племянницей Лу. Последняя просит рассказать Теодору о Мероэ, родовом местечке Гудменов, и поток воспоминаний о детстве и юности героини выливается на страницы романа. Перенос нарративного хронотопа из современного Сиднея в ретроспективно воссозданный Мероэ осуществляется Уайтом мгновенно, и в первой части книги мы узнаем о том,  как происходил процесс формирования основных категорий – одиночества и страдания – в сознании героини.

Наиболее рельефной в плане реализации приемов модернистской поэтики выглядит вторая часть книгиJardinExotique («Экзотический сад»).   Местом действия в ней становится французский «Отель де мюди», где собираются жалкие остатки представителей разных национальностей, ставших жертвами катастроф – в природе, в обществе, в семье: беженки из фашистской Германии Блош и Берт, русский генерал Сокольников, юная гречанка Катина, немецкая графиня Лиселот с любовником – английским поэтом-коммунистом Уэзерби, американская авантюристка госпожа Рапалло. Все эти эмигранты объединены одним образом – Теодоры Гудмен,  которой обитатели отеля поверяют свои беды. Помимо того, что она продолжает оставаться для них, как и для своих племянников, любимой тетей, Тео выполняет своеобразную роль духовника и слушает исповеди всех героев, «потому что это была ее обязанность»[182]. Хотя поначалу цель поездки Теодоры во Францию кажется слишком банальной – экзотический сад, расположенный вокруг отеля и выступающий своеобразной альтернативой потерянному героиней Мероэ. Не случайно у мисс Гудмен возникает ощущение в наполненном тишиной и постоянством саду, что она вернулась туда,  откуда уехала. Как и Мероэ в предыдущей части романа, экзотический сад символизирует желанное душевное состояние Теодоры, которое позволяет ей сосредоточиться на интроспекции своего эзотерического «я». Пребывание в отеле, сопереживание окружающим ее людям, мысленное перевоплощение то в русскую дворянку Людмилу, расстрелянную восставшим народом, то в гречанку, застигнутую землетрясением, помогает ей почувствовать индивидуальность страдания, ибо страдание – неотъемлемый элемент бытия. Эпизоды чьих-то жизней напоминают героине некоторые сюжеты ее собственной судьбы, а  мысль графини Лиселот о тотальном разрушении («Мы разрушили многое, но этого недостаточно. Мы должны разрушить все, все, даже самих себя. Когда наконец ничего не останется, мы, возможно, будем жить»[183]) соответствует хаотичной деструкции сознания Теодоры: каждый новый шаг на ее жизненном пути приводит к неутешительным выводам о жестокой несправедливости бытия, которую она принимает как данность, не пытаясь противостоять ей. Неприятие мира 45-летней женщиной усиливают постоянно преследующие ее головные боли как своеобразная  физиологическая реакция на окружающую действительность.