Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 44

В этой неспособности героев к постижению своей причастности к духовному началу видит Уайт материально гнетущую зависимость от «уродливого» и «пошлого» земного мира. Высокие стремления человека несовместимы с омертвляющим бытом цивилизации. Быть глупым (в крайнем случае притворяться им),необразованным, как чета Паркеров, или быть безумным, «чокнутым», как Теодора Гудмен  - выбор остается за человеком, но в любом случае он будет вынужден страдать, испытывать тягостное ощущение оттого, что никогда ему не суждено познать полноту своего гармоничного существования, ибо разум ущербен, а сердце слабо.

В решении глобальных философских проблем, определяющих путь жизни индивидуума в мире, Уайт обращается к христианской традиции, которую подменяет то пантеистической концепцией, то дерзкой перекодировкой канона путем его бурлескного переворачивания. Души его героев не приемлют путь нравственности и духовного совершенства. Освобождая своих персонажей не только от моральных, но и социальных обязательств, автор, как категоричный модернист (даже постмодернист) провозглашет относительность всех истин, не боясь как эстет-маргинал, ницшеанец, прибегнуть к их беспощадной критике. Так, долгожданных детей Паркеров – Рэя и Тельму – Уайт превращает в гротескных персонажей. Судьба обоих печальна, но автор не щадит своих героев, которые «отрываются от корней, уходят в город, отрекаются от труда»[229]. Тельма – бездушна и практична, Рэй – жесток и эгоистичен. В сыне Паркеров, на наш взгляд, персонифицировано зло мира и ненависть к родителям, а смерть его кажется абсолютно нелепой. Известный как вор и скупщик краденого, он скончался в результате пулевых  ранений, которые нанес ему подельник.  Нелепо ироничным выглядит и описание того, как это происходило:

«И тут появился Элфи. Он подошел к Рэю и…выстрелил в него из револьвера, а все сидели,  не веря своим глазам. Смерть ведь это нечто нереальное. Сперва Рэй получил пулю в пах. Он был мужчиной грузным и в ту минуту выглядел нелепо. Потом Элфи опять выстрелил, на этот раз в живот… Он лежал на полу и глядел на Элфи, который весь съежился и пожелтел, будто сам не понимал, почему он это сделал…Как бы то ни было, он его застрелил. Рэй глядел на блузку Лолы из белого атласа, а может быть,  устрично-серого, это был Лолин цвет, ее цвет по утрам… А вскоре Рэй Паркер умер в присутствии этой женщины, полицейского и монахини…Он уже не мог швырять камешки так, чтобы они запрыгали по воде, он даже не мог произнести ни одного замысловатого слова, которыми обычно изъяснялся. Он умер».[230] 

Вопреки всем установленным австралийской литературой нормам, автор-маргинал заявил о своей решимости доказать, что об Австралии можно писать иначе. От реализма в «Древе человеческом» сохранились лишь эпический размах и типичные жизненные ситуации, возникающие на страницах романа (подробно описаны быт обитателей поселка Дьюрилгей и природа австралийского буша, прослеживаются судьбы простых людей – Паркеров и их соседей О’Даудов),  хотя в основе своей текст представляет собой продолжение пародийного модуса повествования, зачатки которого были намечены в «Тетушкиной истории». В то же время на произведение накладывает отпечаток концепция страдания, восходящая к христианскому канону. В целом «Древо» - есть не «характерная для классического реализма онтологизация визуального опыта», а реализация пародийного дискурса, утверждающего абсурдность бытия, которую герой пытается подорвать смыслом. Для прозы Уайта характерно столкновение комического и трагического, низовой («словесной смеховой», по определению Бахтина[231]) культуры и философически возвышенной.