Ржанская Л. П. полагает, что интертекстуальность как «взаимодействие авторских текстов существовала всегда» и в ХХ веке особенно усиливается тенденция обращенности автора и созданного им героя к другому тексту. Исследовательница, противопоставляя мировоззренческие установки М.Бахтина и Ю. Кристевой, предлагает непостмодернистские произведения с наличием в них чужого дискурса или предшествующего оригинального текста называть диалогическими (исходя из концепции диалогичности Бахтина), а постмодернистские соответственно – интертекстуальными: «Бахтинский диалог имеет социальный характер благодаря связи с адресатом и предшествующим контекстом обсуждения предмета <…>; интертекстуальности свойственно формирование смысла за счет преображения культурных языков при переходе из одной знаковой системы в другую <…>; диалог переходит в разноголосицу, в хаотическую спутанность «Я» и «другого», текста и контекста, своего и чужого <…>»[111]
Художественное своеобразие индивидуальной творческой манеры Патрика Уайта составляют маркированные и немаркированные случаи модернистской интертекстуальности, связанные с обращением автора к немецкой романтической традиции, оказавшей определенное влияние на модернизм, и «экспериментальной» прозе первой половины ХХ века («антиэпос» Д.Джойса, экспрессионизм А.Деблина, интеллектуальный роман Т. Манна). Особенно сильно в его творчестве влияние немецкого литературного дискурса.
Интерес Уайта к немецкому романтизму обнаруживается во время обучения в Кембриджском университете и ежегодных путешествий в Германию в 30-е годы. В некоторых произведениях писателя, по нашему мнению, можно обнаружить влияние мистических сторон творчества Тика, Новалиса, Гофмана. Хотя, если попытаться представить хронологическую парадигму мистических влияний на Уайта, то следует начать с эпохи немецкого средневековья.
Уайт проявлял интерес к эзотерике Иоганна Экхарта. Этот мыслитель считается основателем немецкого мистицизма эпохи Средневековья. В произведениях австралийского автора нашли отражение некоторые представления средневекового монаха – доминиканца о Боге, мире, человеке и богопознании.
Самое наглядное воплощение идей средневекового мистика в уайтовской прозе можно продемонстрировать на примере дихотомичной природы человека. Он рассуждает о «внешней (сотворенной)» и «внутренней (вечной)» природе и приоритете внутренней природы над внешней при условии «отрешенности» человека от мира, «заключающейся в стремлении отвлечься от всего временного и преходящего и погрузиться в экстатическое созерцание Божественного Абсолюта».[112] Все герои - протагонисты Уайта (Теодора Гудмен, Стэн Паркер, Химельфарб, Хартл Даффилд, Элизабет Хантер) относятся к категории аутсайдеров, отрешенных от мира, странных людей, достигающих в определенный момент жизни божественного озарения, благодаря своей проницательности, вивисекции.
Следующим звеном в парадигме мистических влияний на произведения Уайта может быть назван немецкий романтизм, который выступает мощным источником интертекстуальности в романах австралийского автора. Так, на наш взгляд, роман «Тетушкина история» является точкой пересечения двух прецедентных текстов: на уровне сюжета, структурной организации – это «Генрих фон Офтердинген» Новалиса, на уровне образной системы и модифицированных Уайтом персонажей (обнаруживаемых по прецедентным именам) – «Песочный человек» Гофмана. Лишенное лирической романтической взволнованности, свойственной Новалису, повествование Уайта построено по принципу путешествия героини из Австралии через Европу в Америку. Также как и персонаж Новалиса, Теодора Гудмен пребывает не только в поиске своего предназначения на земле, но и символического «голубого цветка», альтернативой которому в тексте Уайта выступает роза, являющаяся постоянным атрибутом его прозы.[113] Трагическая невозможность осуществить задуманное приводит героиню к сумасшествию, что вполне соответствует модернистскому контексту. В этом отношении идея немецкого мистика Якоба Беме, концепцию которого принимал не только Новалис, но и Гофман, соответствует уайтовскому мировосприятию. Путь героини «Тетушкиной истории», как и путь Офтердингена, состоит в преодолении «Nachtseiten der Natur» («ночных сторон» природы), то есть «борьбы, дисгармонии, владычества непонятных сил, человеческих страданий болезни и смерти».[114] Однако ее ожидает трагический исход. В модернизме, в отличие от всегда оставляющего надежду романтизма, человек терпит поражение в попытке восстановления распавшихся связей в мире. Хаос и абсурд поглощают его. Здесь в большей степени сказывается влияние экспрессионизма на творчество Уайта, в частности, произведений Ф. Кафки.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.