Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 37

Даже Теодора, тонко чувствующая мир, не смогла ответить на вопрос о том, кого можно признать нормальным в мире. В прозе Уайта важен символический акт душевного кризиса и перехода в другое состояние. В своем безумии Теодора возвышается над плоским здравомыслием таких людей, как ее сестра Фанни и Фрэнк Пэррот, и впредь в отклонении Уайт будет обнаруживать истинную человечность. Не случайно многие исследователи склонны сравнивать персонажей австралийского писателя с героями Достоевского, «блаженненькими, чудоковатыми, беззащитными и вытесненными из жизни»[202]

Эпиграфы, по нашему мнению, зафиксировали своеобразную градацию восхождения Теодоры Гудмен от начального этапа безумия к окончательному умопомешательству, от стереотипного реалистического восприятия мира к девиантному подсознательному, исключительно модернистскому его толкованию.

Второй компонент, обеспечивающий «проекцию смысла» в тексте – ведущие мотивы.

Первый лейтмотив романа, его иррациональную основу составляет безумие героини, которое отмечают фактически все герои, находящиеся в ее окружении (мать, сестра, ровесницы, поклонники). В романе акцентируется момент личной дезориентации, утраты идентификации, безумие Теодоры. Ее дихотомичное сознание занимает промежуточное положение между нормой (обычным человеком) и отклонением от нормы (человеком, обладающим интуитивным прозрением). Граница между реальным и сверхчувственным миром остается размытой.

Визит в Мероэ бродяги, товарища господина Гудмена по прииску, заставил Теодору усомниться в адекватном восприятии мира, как не отклоняющегося от нормы. «Относительность понятий здравомыслия и безумия подсказана» именно этой «встречей Тео с «Человеком, которого накормили обедом». Его вопрос, адресованный юной героине: «Кто безумен, а кто нет?», остается без ответа, ибо познать абсурд действительности ей еще предстоит.

Делирическое сознание отчуждает Теодору от реальности, что позволяет Уайту разрушить канон традиционного повествования и дистанцировать своего персонажа от повседневности. Она счастлива в одиночестве. Постоянно пребывающая в таком состоянии, героиня создает в своем воображении иллюзорную действительность, которую в конце романа сопровождают призраки, всплывающие из подсознания Тео. Автор, подчеркивая пребывание героини в иррациональном мире, погружает ее в темноту (узнается мистическая стихия немецкого романтизма). 

Автор затевает оригинальную апокалиптическую игру с понятием темноты, «мертвенности», смерти, определяющую второй лейтмотив романа. Рождение в «мертвом месте», внешняя непривлекательность, одиночество и закрытость героини сделали ее фактически мертвой для реальности. Сама Теодора признается, что только существует в мире, но не живет, потому что не способна жить. Категория смерти составляет композиционное кольцо романа (смерть матери в начале текста и смерть «нормального сознания» Теодоры Гудмен в финале) с устойчивой повторяемостью в основной части нарратива. Смерть отца Теодоры, превратившегося в ужасного старика, явилась первым мощным толчком к ее отчуждению. Она почувствовала, что цветы источают запах смерти:

 Вскоре действительно дом был наполнен запахом мертвых хризантем, которые были чем – то большим, чем мертвые цветы, они были запахом смерти. Только статуи могли сопротивляться запаху мертвых хризантем…[203]

И Мероэ, который был вечностью, а хранителем в нем - Теодора, мгновенно разрушился для нее. Ей хотелось прокричать матери о своей смерти, но мать все равно бы не смогла понять трагическую потерю дочери. Можно считать, что желание Тео «умереть в Мероэ» исполнилось раньше времени.

 Так что, когда Теодора проснулась ночью, она услышала, что произошло. Ее сердце сжалось от холода. Густые клубы дыма поднимались от зажженной свечи. Она  осторожно двигалась  по Мероэ, отражаясь в зеркалах, по направлению к двери, которая напоминала больше зеркало, нежели дверь и за  которую ей было страшно сейчас заглянуть. В комнате, окна которой были открыты, на диване лежал отец…