Эволюция творческого метода Патрика Уайта (на материале романов 1948-1970 годов), страница 56

4. «Поток сознания», дублирующий по технике построения аналогичный прием Д. Джойса (в частности мыслительный поток Мэрион Блум).  У австралийца он состоит из нескольких сотен слов и занимает две страницы текста. 

Приведем фрагмент этого хаотичного явления в романе Уайта, такого же алогичного, как сама жизнь ее реципиента:

Что запах этот исходит из спрятанных в ящик оставшихся красно – коричневых яблок прикосновение к которым аромат превращает в гниль напоминает кладбище обманчивый коричневый цвет эти яблоки дорогой мамочки я положу их здесь для того чтобы с какой целью вы не спрашивайте потому что половину времени человек не знает какой я фрукт моя дорогая у вас есть пьеса у вас нет мечты   пьеса подобна аду она спасет ее она услышит ее голос она будет похоронена под мятыми листами и это является правом ее маленького мальчика в свою очередь ее маленький мальчик меньше всего хочет говорить своей маме   что я думаю потому что это случается с каждым включая так называемые лично мое или наш год Годом с Лиром Бэзилом Хантером Мити Джакой  старая публика только смеется она скрывает что – то под своим сиреневым париком…[291]

5. Кодировка мыслительного процесса всех персонажей формой нарратива от второго лица (“you”) Эта тенденция характерна для представителей французского «нового романа», в частности Мишеля Бютора, который выстраивает свое повествование в романе «Изменение» через обращение от безымянного рассказчика ко второму лицу. Такой потусторонний взгляд «делает персонаж объектом пристального, отстраненного рассмотрения».[292] В то время как внешнее действие постепенно утрачивает свою значимость, активизируется сознание некоего обладающего воображением «я». Оно как бы случайно, на наших глазах, создает историю героя, никогда не существовавшего,   комментируя каждый его шаг, каждую его мысль:

«Ты очнулся в купе третьего класса, где напротив тебя спала Сесиль, чей сон стерегла синяя лампочка в плафоне, и дремали еще трое пассажиров, вероятно туристы…Ты старался прогнать из памяти лицо Сесиль, преследовавшее тебя, но тогда тебя стали терзать видения твоей парижской семьи, и ты их тоже пытался прогнать, но тогда приходили мысли о службе, и ты так бился, не зная как вырваться из этого треугольника».[293]

Несмотря на название романа в жизни спонтанно возникающего героя не произойдет никаких изменений, исключая те, которые фундируют его сознание и на мыслительном уровне способствуют кардинальной внутренней трансформации.

6.  Симультанность или «одновременность несвязанных между собой существований»[294]. При этом «любые, совсем незначительные перемены внешней обстановки сопровождаются интуитивной работой подсознания, непрерывным шепотом».[295] Мыслительный процесс строится на трехступенчатом столкновении сознаний героя, некоего «ты» и автора, которые «постепенно множатся и усложняются, переходы из одного горизонта в другой становятся все внезапнее, а стыки все незаметнее»[296]. Иногда эта структура нарушается эксплицитно выраженным уровнем романа – диалогами персонажей.  

В некоторых случаях в авторские комментарии о ретроспективном потоке сознания героя включаются прямые обращения (графически выделенные жирным курсивом) всплывающих в его воспоминаниях образов:

Оставшись одна, чего, в конце концов, она сама хотела, не пытаясь причинить своим желанием боль бедной преданной ей наседке де Сантис, госпожа Хантер лежала с закрытыми глазами, вслушиваясь в свой дом, в свои мысли, в свою жизнь. Не только часы, но и все вокруг нее тикало, не говоря уже о приглушенном звуке метронома ее сердца. В некотором отношении есть преимущество, когда к тебе относятся как к «полуслепой». И она всегда очень четко подмечала: смутные друзья были встревожены этим; муж и любовники возмущались; хуже всего, что дети  - они могли бы убить ее в таком состоянии. Она рылась в поисках носового платка, когда медсестра ушла; и уже плакала без него. Я никогда не видел тебя плачущей, Элизабет, даже если бы ты и хотела заплакать. Альфред опустил свой подбородок так, как будто бы собирался атаковать противника. И она поднялась бы, принимая вызов. Это не случается со мной. Но, должно быть, ты прав, если заметил это.  Противопоставленная мужу средством защиты – своим профилем, она отличалась совершенными ноздрями, во всяком случае,  так говорили ей; такой же она видела себя в зеркале. Только Альфред не говорил ей об этом; может, это было вне его деликатности? Все друзья называли его «Биллом». Большую часть жизни он потратил на то, чтобы замаскировать себя, страдающего запором, под надежного мужчину, который был готов вести переговоры о шерсти и мясе…»[297]