В контексте родственных, рационалистических представлений о природе языка и становится понятной общность герменевтических подходов консерваторов и либеральных теологов. И первые, и вторые исходят из убеждённости в некой одномерности и смысловой однозначности текста.
Расхождения же их следует относить к совершенно иной области, к области ВЕРЫ в достоверность того самого ясного и единственного смысла.
Диаметрально противоположные представления о природе языка (язык имеет онтологический статус) обуславливают и иную герменевтику, т. е. изменяются предпосылки экзегезы текста и принципы перевода библейского текста. «Если отношение между языком и действительностью понимается по аналогии с [православной] иконой, это ведёт к герменевтике таинства и поливалентности, – герменевтике, которая уделяет больше внимания внутренней жизни текста, чем авторской интенции».[22] Поэтому и экзегетика не дерзает на объективную исчерпаемость, а перевод не стремится к абсолютной чёткости смысла.
Из современных переводчиков (например, патристических текстов) хвалу этому принципу воздавал В.М. Лурье. По его мысли, переводческий буквализм есть отражение концепции символичности языка. Неестественность, непонятность являются словесным эквивалентом обратной перспективы в иконописи.[23]
В этом смысле интерес представляет изучение святоотеческих трудов о природе языка. Исследователями уже предпринимались шаги в этом направлении, например, Иоаннисом Панагопулосом. По его словам, отцы, основываясь на греческой философии языка (Платон, Аристотель, стоики), рассматривали отношения между словом и сущностью, к которой оно относится. В трудах Василия Великого это различие было проведено категориальным способом, который позже получил название апофатического. Суть его в том, что само сущее не может быть постигнуто, оно может быть только показано.[24] Следствие такового понимания языка для переводов значительно.
Интересен вопрос о выходе апофатического метода за пределы своих формулировок и о влиянии его на современное мировосприятие. Д. Стиверс отмечает влияние его на постструктурализм[25] и постмодернизм.[26] Горазд Конциянчич продемонстрировал связь между постмодернистским «недоверием к метанаративам» и апофатизмом как средством защиты таинства Бога: «Для восточных отцов всегда было очевидно, что библейская вербализация Слова – это не адекватное выражение, но милостивое приспособление, Божие снисхождение (συγκατάβασις) к людям, в мир человеческих мыслей и слов… Бог открывает Себя в человеческих словах и одновременно остаётся скрытым в Своей Инаковости».[27]
2б) Современное отношение к библейской лексике.
Итак, мы говорили о смысле библейского текста и о двух диаметральных тенденциях отношения к этому смыслу (современные либеральные переводы Библии – прояснение смысла; традиционные переводы утверждают поливалентность текста)
Следует упомянуть и о лексике библейских текстов и, естественно, об современном отношении к этой лексике. Современные либеральные переводы Библии тяготеют к упрощению лексики. Адепты такого подхода заявляют, что устаревшие слова следует активно заменять словами, привычными для слуха. Что из этого получается?: «Перст Божий» превращается в «палец Божий». «Отверзу уста моя» - «открою рот мой».
Но, следует учитывать, что «русский язык просто не выработал соответствующих понятий и определений, [то есть] лексики высокой тематики».[28] Действительно, высота церковнославянской лексики сопоставима лексикой русского языка, как небо с землёй.
Ранние переводы Нового Завета:
арамейский, сирийский, латинский, грузинский,
готский, коптский, эфиопский, армянский
Литература:
1. Мецгер Б.М. Текстология Нового Завета: рукописная традиция, возникновение искажений и реконструкция оригинала / Пер с англ. М.: ББИ, 1996. С. 66-85.
2. Васильев Ю. История создания сирийского перевода Библии // БС. 2002. № 9. С. 105-123.
1. Ранние переводы Нового Завета.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.