Анализируя ощущения, Кондильяк он отвечает на вопрос, каким образом появляется внутренний мир из внешнего: в ощущении связывается два момента: представления и чувствования. Чувствования сопровождают человека всегда, они даже первичнее, чем собственно гносеологические переживания — дети уже чувствуют, хотя собственно гносеологических переживаний у новорожденного может быть вообще нет (или не отдает себе отчета в них, или ещё не влияют).
Отсюда возникают два ряда душевных состояний: теоретический (внимание, воспоминание, различие, сравнение, абстракция, суждение, умозаключение) и практический (желание, любовь, ненависть, надежда, страх). Различные звенья этих двух цепей и наполняют нашу душевную жизнь — вот как из внешнего мира получается наш внутренний мир.
У Локка была своя «философия языка», она не получила развития у самого Локка, но замысел интересен: обратить внимание на язык, как на источник философских вопросов и ответов на них. Кондильяк обострил локковскую философию языка до «теории знаков» — наш язык — это совокупность знаков: ощущения — это лишь знаки вещей, а не образы (наивный реализм обычно думает, что образы или копии), а слова — знаки ощущений. Мышление же состоит не в том, чтобы сравнивать наши представления с оригиналами (это невозможно), а в том, чтобы освободить от противоречий соединения этих знаков. Мысль знакомая. Все эмпирики (те же сенсуалисты) говорили о том, что наши ощущения не являются копиями предметов, а лишь знаками. Вместе с Локком Кондильяк подчеркивает субъективный характер большинства ощущений, но не всех. Локк называл субъективные ощущения вторичными качествами, а первичными качествами он называл такие ощущения, образы которых дают нам реальное знание — то же самое у Кондильяка: только пространственные определения вещей принадлежат самим вещам — а это фиксируется осязанием, значит, можно сказать, что осязание дает нам реальное знание, а все остальные органы внешних чувств дают нам субъективные ощущения (=знаки вещей). До сих пор мы видим классический сенсуализм, только с поправкой, что не 100% ощущений субъективны.
В XVIII веке французы склонялись к материализму (не к тому, какой был у нас в советские времена — мировоззренческий пошлый материализм, скорее нигилизм), и под материализмом понимали обостренный сенсуализм и отрицание религии. Склонялся ли Кондильяк к материализму, если его так понимать? Нет! Он был религиозен в ортодоксальном смысле — к традиционной христианской религии (тогда средневековой католической). Душа нематериальна. Это его утверждение делает его не-материалистом. Он приводит этому доказательство: потому что она представляет собой то единство, которое связывает ощущения. Аналогия: как шкура животного покрыта шерстью, а шерсть зиждется на шкуре, шкура — субстрат — основа для соединения множества элементов. В душе содержание множественно (теоретическое + практическое), — и всё это держится за душу. Раз существует объединение множества моментов содержания душевной жизни, значит, это единство и доказывает, что душа бессмертна, духовна, потому что всё материальное разлагается на фрагменты, а если есть «простота», то это может быть только духовно. Это известное доказательство, интересно, что он прибегает к нему. Можно было бы сказать: всё это — средневековье и поповские сказки (как Ламетри), а он утверждает, что дело так и обстоит.
Его приверженность к традиционной религии подчеркивается и тем его утверждением, что возможно Откровение. Он отрицает «естественную религию» (деизм), к которой склонялись англичане. На этом откровении можно построить религию.
Любопытно: последовательный сенсуалист + не-материалист + религиозный. Это не какая‑то причуда, а набор признаков, вполне свойственный французам. Как правило, всякий, склонный к последовательному материализму, кто отрицает религию — он отрицает обычную нравственность, чем отличался и Ламетри.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.