Итальянская натурфилософия. Немецкая философия. Природа и происхождение этики в новом понимании. Деизм. Ассоциационная психология. Французская философия, страница 52

Итак, наш разум не может определить наше поведение на будущее, а мы живем будущим, тут и нужна вера! но она не слепая вполне, нормальный зрелый человек никогда не строит утопические нелепые планы, а на основе прошедшего опыта он соображает, что сбываются (если сбываются) только скромные планы, поэтому строит скромные планы. Тем не менее, в осуществлении плана всё зиждется на вере. Так что природа веры нам свидетельствует, что вера вступает в работу тогда, когда есть риск между разумностью и неразумностью, но когда вообще нет надежды, тогда нет и веры — наступает безнадежность. Если же есть полная уверенность в чём‑то, то там вере тоже делать нечего.

У Бэйля философия окончательно разошлась с религией; она стала расходиться уже и у Бэкона, который оторвал философию от религии, а здесь — окончательный разрыв, и никогда философия на Западе уже не сходилась с религией.

Интересная у Бэйля функция в истории философии. Среди философов бывает манера: он говорит, а действий своих мыслей не знает. Я не говорю про болтунов-демагогов, которые зажигают публику мыслями, не зная, чем это кончится, а может быть и зная (Ленин, например), но и среди серьёзных философов (особенно французских) бывает такое: некоторые серьезные люди с незаурядной мыслительной способностью и то не могли понять, что лучше бы не подстрекать публику к таким крайним выводам. Бэйль в личном отношении сохранил умеренность (признавал необходимость церковной веры), но его мысли действовали разлагающим образом. Он доказал противоразумность религии (под «религией» имелось ввиду только христианство) практически исчерпывающим образом. После признания этого доказательства осталось лишь отбросить религию в силу её противоразумности. Но, если человек стоит на скептической точке зрения, то после этого он ничего не предпримет — сомнение в религии — частный случай сомнения во всём. Но так тотально может сомневаться философ, а философов сравнительно мало. Обыватель же не может быть скептиком, потому что универсальный скептицизм парализует деятельность, нормальный человек не может не делать чего‑то, поэтому для обычного человека нужна уверенность в чём‑то. Представьте себе, что религия отбрасывается в силу её противоразумности, при этом, сохраняется уверенность в познавательной способности человека, неважно, в каком варианте (рациональная или сенсуалистическая способность). Когда эта уверенность крепнет, то отвержение традиционной религии неотвратимо (знание возможно, и на путях сенсуализма или рационализма мы можем достичь какого‑то знания, но традиционная христианская религия неразумна, значит, надо отбросить её в любом случае, а искать дельного знания в других областях: здравый смысл или умозрение). Этот эффект и произошел у философов-энциклопедистов и всего французского просвещения. Энциклопедисты и просвещенцы были уверены в возможности твердого мировоззренческого знания (т.е. достичь истины), но религией делать нечего. Этот эффект сработал и в России, только в более вульгарном виде. Энциклопедисты и просвещенцы смотрели на религию как на пережиток, мешающий истинному просвещению народа.

Отношение к нравственности.

Традиционная нравственность связана с религией, религия отвергается, что делать с нравственностью? Отвергнуть нравственность может только сумасшедший, к сожалению, таких слишком много. Любая метафизика любой религии не имеет значения в силу своей противоразумности и никчемности, и нравственность имеет в качестве своего корня разум — нравственность от разума. Мы с этим уже знакомы — англичане тоже утверждали, что есть естественная мораль, правда, англичане утверждали, что есть и естественная религия (это безмерно более ценная мысль, чем сомнение в религии), но для Бэйля разумной религии не может быть — он её отвергал, как и христианство. Это самый важный радикализм французских мыслителей, который и привел к революции. Если бы не делать этот ход и говорить о разумной религии (деизм), и принципиальной разницы между разумной и традиционной религией нет, потому что разумная религия — это тот минимум, который есть и в традиционной религии — просто в традиционной религии ещё «много наносного», — говорили критики, — там больше элементов, чем надо. Здесь же вместе с водой выплеснули и ребенка — вместе с необходимым отвержением «лишних деталей» они отвергли и самое ценное.