Итальянская натурфилософия. Немецкая философия. Природа и происхождение этики в новом понимании. Деизм. Ассоциационная психология. Французская философия, страница 61

Нравственность.

Это учение больше всего попортило ему репутацию. Когда речь заходила о нравственности, он безбоязненно выражал свою позицию (ни Бога не боялся, ни людей не стыдился) — он был гедонистом. Точка зрения известная, была сформулирована в Древней Греции — смыслом человеческой жизни являются наслаждения — чем больше наслаждений, тем больше счастья. Основанием для такой позиции является утверждение, что не надо и доказывать того, что всё живое стремится к наслаждению и избегает страдания (тут нечего и доказывать). Он и возобновляет гедонизм. Странно после семнадцати веков христианства так говорить; для него христианства нет вообще, он его нигде и не касается. Гедонизм давно опровергнут глубокомысленными философами, но Ламетри его восстанавливает. Для Ламетри условием счастья является телесная способность к наслаждению: много есть и эротические наслаждения — два типа наслаждений. Это звучит скандально.

Особенно в глазах современников попортило ему репутацию его утверждение, что обычная христианская нравственность — это предрассудки. Предрассудком он назвал и угрызение совести. Его размышление: угрызение совести всегда относится к прошлому, в этом состоит глупость тех людей, которые культивируют или не умеют подавить в себе угрызение — какой смысл думать о прошлом — оно неизменно! Надо думать о будущем, и в отношении к будущему предпринимать усилия, чтобы наладить будущее (т.е. больше запланировать наслаждений и их осуществить). Здесь есть логика, но угрызение совести не стремится изменить прошлое, это, к сожалению невозможно, и это знает любой человек, стыдящийся своих поступков, и здесь какое‑то иное начало, носящее первичный характер.

Даже те люди, которые симпатизировали ходу мыслей Ламетри, не могли симпатизировать резко выраженной, вызывающей, даже скандальной манере. И судьба Ламетри: стал лекарем (любопытно: медики склоняются к материализму, и сейчас свойственно для хирурга рассуждать так о мозге: никакой души нет — резал-резал людей, и нигде души не нашел — и так уже 3000 лет). Французы особенно не любят, когда говорят в вызывающей манере. Ламетри помер в 42 года, и про него ходил анекдот, что он помер едва ли не от обжорства — объелся трюфелей. Некоторые его неумеренные защитники говорят, что он на себе ставил опыты — дескать предпринял это в пользу культуры человеческой — ерунда. Правда, и первым особенно верить не стоит.

Но далеко не чепуха, что он утверждал, что традиционная христианская нравственность и угрызение совести — предрассудок, и потом это попало на язык другим людям, и в ХХ веке стали так говорить многие; Гитлер говорил: христианская мораль — выдумка евреев, людей слабых, не могущих вести себя по-геройски; Ленин тоже считал, что совесть — классовая выдумка, и эта выдумка отвлекает пролетариев от классовой борьбы.

Очень популярным в то время был вопрос: как понять социальную жизнь. О происхождении государства говорили тогда многие философы. Ламетри тоже дал свой ответ: эгоизм является основой социальной жизни (так утверждал и Гоббс). Эгоисты создали государство потому, что надоело воевать — страшно потерять жизнь, тогда договариваются: перестанем друг друга убивать, станем жить общественно; долю своей свободы мы отдалим государственным структурам, и это будет меньшей неприятностью, чем мы будем убивать друг друга — теория договора в упрощенной форме. У Ламетри же новое объяснение происхождения из эгоизма социальной жизни — он утверждал, что началом социальной жизни является эгоистическое чувство чести — человек ведет себя прилично, общественно, демонстрирует свое милосердие к слабым людям потому, что эгоизм в утонченной форме представляется в виде чести — он не деградирует до состояния пошлого удовлетворения эгоистических позывов (не будет лазить по карманам, отнимать у нищего деньги) — человек заботится о том, чтобы его уважали, видели в нем героя — ради удовлетворения чувства чести человек отказывается от низменных проявлений эгоизма, и это и есть начало общественности. Человек чести будет заботиться о ближних, слабых, угнетенных; пошлый же, опустившийся человек ведет себя антиобщественно. Это дельное объяснение — он дал эгоизму такую трактовку, которая в некоторой степени объясняет, как человек ради тщеславия (почти то же самое, что и честь по проявлениям) может отказаться даже от части своего богатства — демонстративно подарить что‑то какому‑то приюту (христианская аскетика, кстати, делает различие между демонстративным и недемонстративным доброделанием) — это и есть удовлетворение чувства чести, и это часто так и есть.