По крайней мере, четверо сенаторов – П.М. Апраксин, М.В. Долгоруков, Я.Ф. Долгоруков и М.М. Самарин - принимали участие в боевых действиях. В биографии криминализованного сенатора Якова Долгорукова имелся и вовсе героический эпизод. Попав в ноябре 1700 г. под Нарвой в шведский плен, Яков Федорович решился при удобном случае организовать побег. 3 июня 1711 г., во время перевозки морем, группа военнопленных во главе с Я.Ф. Долгоруковым сумела разоружить конвой, захватить корабль и (что не менее удивительно) привести его в Ревель[l].
По возрасту в тогдашнем Сенате не было ни одного человека моложе В.Н. Зотова. Самый младший из сенаторов Михаил Долгоруков, и тот был старше “надзирателя указов” двумя годами. Выходцу из захудалого рода выезжих иноземцев, родившемуся в семье подьячего (каковым был в 1669 г. Н.М. Зотов)[li], Василию Никитичу предстояло надзирать за людьми, двое из которых (Я.Ф. и М.В. Долгоруковы) носили старинные титулы князей, а один (И.А. Мусин-Пушкин) – только что введенный титул графа.
Часть сенаторов имела родственные связи с царствующим домом. Т.Н. Стрешнев приходился однородцем второй жене царя Михаила Федоровича Евдокии Лукьяновне (матери царя Алексея), П.М. Апраксин – старшим братом вдовствующей царице Марфе Матвеевне. И.А. Мусин-Пушкин и вовсе являлся внебрачным сыном царя Алексея Михайловича (неслучайно привычное обращение Петра I в письмах к Ивану Алексеевичу было “bruder” [брат]).
Но уязвимость генерального ревизора заключалась, конечно, не в худородности (вполне относительной), и тем более не в возрасте и не в слабости административного опыта (в конце концов, и комендантство в Ревеле, и воеводство в конце 1690-х гг. в Олонце тоже что-то значили). Проблема заключалась в другом. В отличие от своего отца, Василий Зотов никогда не входил в ближайшее окружение царя, не был связан с Петром I тесными неформальными отношениями. По этой причине В.Н. Зотов, с одной стороны, заведомо не воспринимался сенаторами как значимая политическая фигура, с другой – не мог рассчитывать на оперативную и действенную реакцию находившегося в длительном отъезде монарха на свои обращения.
Именно поэтому институт “надзирателя указов” был обречен в момент своего создания. Отнюдь не являясь “бесцветной личностью[lii]”, а, наоборот, (как показала дальнейшая его карьера) будучи инициативным, волевым, устойчивым к давлению и при том честным администратором, Василий Зотов объективно не имел возможности ни поставить под контроль деятельность Сената, ни побудить верховную власть “достроить” службу генерального ревизора.
Номинально войдя в круг высшей петербургской бюрократии[liii], Василий Алексеевич закономерно очутился на ее самой отдаленной периферии. Возглавив аппарат из двух (и то не сразу назначенных) подьячих[liv], генеральный ревизор ограничился устными вразумлениями сенаторов да эпизодическими и малосущественными “сигналами” царю (вроде сообщения о нарушении Я.Ф. Долгоруковым именного указа о запрете определять в руководимые учреждения “креатур” и “сродников”[lv]). Пополнение Сената в декабре 1717г. президентами новоорганизованных коллегий, среди которых были весьма могущественные лица, окончательно предопределило участь В.Н. Зотова как первого и последнего генерального ревизора России.
Назначение Василия Никитича осенью 1719 г. управителем Канцелярии переписных дел поставило точку в истории должности “надзирателя указов”. Как бы то ни было, при всей своей недолговечности и недоформированности, именно институт генерального ревизора явился самым близким отечественным прообразом генерал-прокуратуры. Слабо развившийся генерал-ревизорский надзор открыл путь надзору прокурорскому.
Вторая половина 1710-х гг. оказалась временем не только неудачи с организацией генерал-ревизорства, но и временем серьезных перемен в положении фискалов. В самой середине десятилетия дела у службы шли на подъем. Отмеченное назначение обер-фискалом неуемного и бесстрашного А.Я. Нестерова существенно укрепило фискальскую службу.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.