Накопление у фискалов компрометировавшей сенаторов информации поставило на повестку дня вопрос об организации надзора за самим Правительствующим Сенатом. В основополагающем указе от 5 марта 1711 г. определялось, с одной стороны, что фискалы должны изобличать любое должностное лицо, “какой высокой степени ни есть”, с другой – что изобличаемое лицо надлежало для разбирательства “позвать пред Сенат”. Тем самым в указе заведомо не предусматривался казус, когда лицом “высокой степени” оказывался сенатор. Если вспомнить еще, что фискальская служба была структурным подразделением именно Сената, то станет очевидным, что высшее государственное учреждение страны осталось вне систематического контроля.
Для начала Петр I попытался решить проблему все тем же личным вмешательством. Наряду с уже отмеченным высочайшим понуканием Сената по поводу рассмотрения фискальских доношений, в указе от 17 марта 1714 г. будущий император предоставил руководству фискальского ведомства право “в самых нужных делах” обращаться напрямую к верховной власти. Тогда же Петр I взял под контроль расследование одного из таких “нужных дел” – упомянутой “подрядной аферы”. На Сенате это расследование отозвалось самым чувствительным образом: из семи тогдашних сенаторов[xl] два – В.А. Апухтин и Г.И. Волконский - оказались под подозрением в махинациях с подрядами.
Под пристальным вниманием царя следствие шло без обыкновенной волокиты. Вращавшийся в правительственных кругах современник так описывал настроения среди “птенцов гнезда Петрова” на исходе 1714 г. “…Светлейший князь [А.Д. Меншиков] в великой конфузии, и все в самом печалном образе, понеже царское величество зело прилежно сие дело [подрядное] сам розыскивает и не токмо сие, но и всякая дела сам обещается, пересмотреть и нанизать как за болшое, так и за малое равно, о чем все трясутся… [xli]”
А “трястись” действительно было от чего. Разгневанный вскрывшимися эпизодами фальшивых подрядов царь санкционировал пытки высокопоставленных подследственных. На дыбу попал “хозяин” Петербурга вице-губернатор Я.Н. Римский-Корсаков, дважды пытали Г.И. Волконского[xlii].
Финал дела вышел для проштрафившихся сенаторов драматичным. Вот как в Походном журнале Петра I была засвидетельствована состоявшаяся 6 апреля 1715 г. на Троицкой площади новой столицы “эксекуция”: “… И приведши их на площадь, где положена была плаха и топор, объявлен указ: сенаторам двум, Волконскому и Апухтину за вины их (что они, преступая присягу, подряжались сами чюжими имянами под правиант и брали дорогую цену, и тем народу приключали тягость) указано их казнить смертью, однако от смерти свобожены, толко за лживую их присягу обожжены у них языки, и имение их все взято на государя…”[xliii]
События 6 апреля знаменовали крупный успех инициатора расследования А.Я. Нестерова[xliv]. Не случайно, уже на следующий день, 7 апреля Алексей Яковлевич занял давно заслуженный им пост обер-фискала[xlv]. В деятельности фискальского надзора открылась новая глава.
Между тем, прижигание языков двух сенаторов само по себе не гарантировало дальнейшее соблюдение законности в стенах так и остававшегося безнадзорным Правительствующего Сената. Требовалось или переподчинить фискальскую службу непосредственно царю (распространив тем самым ее контроль и на Сенат), или выработать иную организационную форму надзора за высшей властью. Петр I остановился на втором варианте. И вот 27 ноября 1715 г. в Сенате появился генеральный ревизор.
Указ об учреждении генерального ревизора или “надзирателя указов” царь написал полностью собственноручно. В получившемся не особенно пространным указе от 27 ноября 1715 г. регламентировались обязанности, компетенция, статус и порядок работы генерального ревизора[xlvi]. Регламентация вышла, правда, фрагментарной и отчасти маловразумительной.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.