Проступавшая из строя закона твердо очерченная фигура генерал-прокурора отличалась как изрядной цельностью в своих общенадзорных прерогативах, так и бесспорно высоким статусом. При этом компетенция генерал-прокурора носила двоякий характер: с одной стороны, он лично контролировал деятельность Сената, с другой – как глава прокуратуры оказывался верховным контролером всей системы центральных и местных учреждений империи. Особенно тщательно в законе от 27 апреля 1722 г. был прописан механизм генерал-прокурорского надзора за Правительствующим Сенатом.
Согласно п. 2 “Должности…”, усмотрев в каком-то решении Сената нечто “противное [закону]”, генерал-прокурор обязывался для начала заявить протест, а в случае игнорирования – известить о ситуации императора. А уже император отменял (или, наоборот, оставлял в силе) опротестованное генерал-прокуратурой распоряжение. Думается, именно зафиксированная уже в начальных редакциях закона генерал-прокурорская прерогатива на приостановку действия сенатских решений ключевым образом предопределила характер отношений генерал-прокурора и Правительствующего Сената. Благодаря нормативному положению о приостановке (но не об отмене!) неправомерных решений сенаторов, устанавливалось несомненное формально-иерархическое равноправие между генерал-прокурором и Сенатом, совершенно исключалось доминирование главы прокуратуры над подконтрольным ему учреждением. Генерал-прокурор ставился при Сенате, но ни в коем случае над Сенатом.
Упорно стремясь обеспечить равновесие между высшей надзорной и высшей судебной и исполнительной властью, Петр I специально остановился также на вопросе обоснованности генерал-прокурорских протестов. Внесенное в п. 2 “Должности…” еще в редакции В (и почти не изменившееся впоследствии) предписание гласило: “… Також надлежит генералу-прокурору в доношениях явных, которые он будет подавать нам [императору], осторожно и разсмотрително поступать, дабы напрасно кому бесчестия не учинить, таким образом: ежели увидит какое дело, хотя и противное ему покажется, да неясно или два вида имеющее, то, протестациею остановя, не тот час доносить, но посоветовать, с кем он за благо разсудит. И ежели увидит, что подлинно или более изъяснить и сумнения миновать не может, то доносить нам, однако ж более недели в том не мешкать. …”[cxviii]
Так окончательно закрепился либеральный для “господ Сената” порядок генерал-прокурорского реагирования на выявленные нарушения законности. Сообразно заключительному постановлению п. 2, подача заведомо ошибочного протеста грозила главе прокуратуры наказанием “по важности дела”. По всему этому, генерал-прокурор явился в Сенат в качестве натурального “ока”, но никак не “кулака” самодержца.
Не желая избыточно усиливать полномочия главы прокуратуры, Петр I не намеревался, вместе с тем, превращать его в декоративную фигуру. Представляется, что в наибольшей степени административные позиции прокурорского надзора в Сенате укрепились из-за вышеотмеченной передачи в подчинение генерал-прокурора сенатской канцелярии[cxix]. Прямое руководство канцелярией позволяло генерал-прокуратуре как располагать абсолютной полнотой информации о принимаемых Сенатом решениях, так и оперативно приостанавливать оформление любого из них. Утратив контроль за собственной канцелярией, Правительствующий Сенат оказался “без рук”, условно выражаясь, “на коротком поводке” у генерал-прокуратуры.
Реальная независимость генерал-прокурорского надзора от Сената обуславливалась, главным образом, нормой о подсудности генерал– и обер-прокуроров исключительно монарху. Сформулированная Петром I, как упоминалось, еще на этапе составления редакции Б данная норма образовала, в конце концов отдельный п. 9 “Должности генерала-прокурора”[cxx]. Что касается прокуроров коллегий и надворных судов, то они аналогично выводились из-под юрисдикции подконтрольных учреждений и подлежали суду вышестоящей инстанции – Правительствующего Сената.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.