История Русской Православной Церкви от эпохи Петра до 20-х годов ХХ века, страница 78

- это  чувство  социальной  общности  для  круга  образованных людей: это наш человек,  вот каким  громадным  авторитетом  он пользуется, и  мы  поддерживаем  этот авторитет.  Хотя мы и не разделяем его убеждений,  но вот какого  влияния  на  общество можно достичь.

Кроме того,  здесь  можно  вспомнить  слова  Ключевского, сказанные им  об  изменении  во  взглядах Александра I в конце

20-х годов. Это мнение только отчасти справедливо, но суть его в том,  что в действительности Александр всегда был таким,  но раньше не чувствовал себя  достаточно  уверенным,  теперь  же, восторжествовав над   Наполеоном,   он   почувствовал  в  себе достаточную уверенность,  чтобы быть самим собой и не пытаться играть не свойственную ему роль.  Это применимо в значительной степени и  к  Толстому,  который  был  проникнут  с  юных  лет вульгарным атеизмом,  но  благодаря  успеху  своего творчества достиг такой высоты,  что даже скрыто  конфликтовавший  с  ним

Тургенев назвал  его великим писателем земли русской.  Толстой не решался быть самим собой и высказывать взгляды,  которые  с юности его встречали неприязнь и иронию со стороны слушателей.

теперь же ему казалось,  что он выше всего этого и его  должны слушать. Но  все  это  соображения рационального порядка;  как нечто бесовское  здесь  проявлялось  нечто  крайне  враждебное

Церкви.

Отчасти и причина такой враждебности и то,  на чем играло толстовское учение,  - это то,  что в действительности Церковь не пользовалась  достаточной  самостоятельностью  и   в   ряде случаев не  могла  откровенно  высказываться по поводу явлений общественной жизни.  Это можно было талантливо преувеличить, и тогда гораздо  легче  обвинить  людей  в  полном  равнодушии к истине и Христову учению,  если они где-то недостаточно  смело за него заступаются, хотя на то есть и веские причины. Толстой часто говорил:  меня  обвиняют  в  том,   что   я   проповедую антицерковные взгляды.  А  все  наше  общество  - разве оно во что-то верит?  Но почему об этом молчат? Известно, что за этим молчанием крылось  нежелание  конфликтовать  с  сильными  мира сего, благодаря    чему    толстовские    идеи     приобретали правдоподобие.

В целом  само  по  себе  учение  Толстого  (в   частности пресловутое непротивление  злу насилием) не стоит того,  чтобы его опровергать,  но это опять-таки не предмет истории Церкви, тем более что его опровергла сама жизнь 20 века.  Если в конце

19 или начале 20 века можно было проповедовать такое учение  о непротивлении (в  том  числе  отказ  от войны с противником) и говорить, что  люди,   проповедующие   такое   учение,   могут произвести  такое  действие  на  своих  врагов,  что не только защитят всех,  кто подвергается нападению,  но  и  вообще  это приведет к отмиранию всякого зла. Теперь же, после большевизма и гитлеровского  фашизма,  очень  ясно,  к  чему  привело   бы непротивление, так  что  сама  жизнь  привела к тому,  что это учение полностью  выдохлось  и  испарилось.  Выяснилось,   что глубокая моральная  способность противостоять злу - на стороне

Церкви, а не толстовских сект. Но с точки зрения истории, хотя эти вопросы  и  выходят  за  рамки  изучаемого  периода,  надо сказать, что Толстой  хотя  и  проповедовал  столь  талантливо антицерковные взгляды,  но  тем не менее ощущал некую лживость своих доктрин,  в которых так и не был  уверен  до  конца.  Не случайно он  несколько раз был в Оптиной пустыни - в последний раз перед самой смертью.  Будучи  уверенным  в  необыкновенной убедительной силе  своего  учения,  он  тем  не  менее не смог повести за  собой  даже  никого  из  членов  своей  семьи,  за исключением дочери   Александры,   для   которой   это   стало трагедией. Он приехал в Оптину,  но  побеседовать  со  старцем

Иосифом не смог отчасти из-за собственной гордости, потому что он не желал,  попросту говоря,  попросить свидания у старца, а ждал, что  его  специально  пригласят.  После этого он уехал в