История Русской Православной Церкви от эпохи Петра до 20-х годов ХХ века, страница 40

видно было,  что  поначалу  император  благоволил  к  будущему епископу Игнатию  Брянчанинову  (он  знал его до пострижения и даже привлек поближе к себе,  в  Троице-Сергиеву  пустынь  под

Петербургом, в  надежде,  что  он ее обустроит).  Но глубокого контакта с этим замечательным подвижником у Николая I не было.

То же можно сказать и о других духовных подвижниках.

Несмотря на то что император Николай I искренне заботился о Церкви,  это  вовсе  не  мешало  ему  увлекаться  прелестями светской жизни - например,  он любил водевили.  Поэтому многие относились к нему враждебно, что проистекало из враждебности к самому Православию и  русской  государственности.  Хорошо  или плохо, но  император  Николай  стоял  на  страже веры и имел с самого начала   своего    царствования    твердую    решимость противостоять тем   разрушительным  революционным  тенденциям, которые тогда захватывали общество.  Так что  враждебность  по отношению к  нему сказывалась в его оценках.  По поводу самого царя из людей,  которые выражали скорбь по  поводу  того,  что творилось в  его  царствование  (митрополит  Филарет и епископ

Игнатий), таких  высказываний  никогда  не  было  (?).  И  это понятно.  Если  собрать многие замечания,  мысли,  высказанные епископом  Игнатием,  может  показаться,  что  в   чем-то   он перекликается  с  такими критиками системы императора Николая, как  Герцен  и  другие.  В  действительности   разница   здесь громадная.  Для  духовных  подвижников  император - это всегда помазанник Божий,  для них заповедь о любви  к  царю,  имеющая дохристианское происхождение (вспомним,  как царь Давид еще до того,  как сам стал  царем,  скорбел  о  смерти  своего  врага

Саула), была  непреходящей.  Тем  более  что  речь шла о царе, который искренно стремился служить Православию (хотя и  не  во всем правильно)  и  пользовался горячей любовью и молитвой тех подвижников,  с которыми,  к сожалению,  у него  не  сложились отношения.

С одной стороны,  он твердо и  последовательно  стремился защищать интересы  Церкви  и  вроде бы осознал важность Церкви для жизни государства, а с другой - не до конца понимал, в чем состоит подлинная духовная жизнь. Иногда это проявлялось в тех или иных контрастах (хотя бы  на  примере  его  легкомысленных увлечений). Царь  вспоминает  о  своей миссии,  о том,  что он

Божий  помазанник,  царь  православный  (а  император  Николай чувствовал это   очень   глубоко).  Еще  начиная  с  восстания декабристов, у него бывали минуты колебаний, и тогда он как-то особенно ясно  ощутил,  что  призван  Господом  для управления

Россией и   что   Господь   ему   содействует.   Другие   цари этого не  ощущали  и воспринимали одежду,  которую они носили, как нечто  естественное.  Чем  больше  царь  говорит  о  своем избрании, тем  больше  некий  диссонанс,  потому что,  с одной стороны,  это помазанник Божий,  а с  другой  стороны,  он  не только  себя  ведет,  а и одевается как обыкновенный полковник или армейский генерал.

От одежды  тоже многое зависит.  В период обновленчества, например, некоторые  священнослужители  избавлялись  от  своих священнических   одежд   во  внеслужебное  время,  причем  это отражало их   стремление   к   обмирщению.   Даже    некоторые уполномоченные 40-годов,  борясь  с  Церковью,  тем  не  менее заботились о некотором внешнем благообразии  и  писали  своему начальству, что  не  худо  было бы,  чтобы сам патриарх (тогда

Алексий I) издал  указ  о  том,  чтобы  все  священнослужители носили соответствующую  одежду  не только в Церкви,  иначе они ведут себя недостойным образом и роняют  свой  авторитет.  Так что одежда   имеет   большое  значение  и  не  случайно  люди, стремящиеся подчеркнуть свою миссию православного царя, они не только одеваются,  но  и  ведут  себя как полковники,  и здесь возникает какое-то ощущение несоответствия.

Вопрос о   том,   насколько   разумно  управлял  империей