Немецкая классическая философия. Трансцендентальный идеализм Иммануила Канта. Особенности кантовского рационализма. Философия Абсолюта Йозефа Шеллинга. Объективный идеализм Фридриха Гегеля, страница 48

Возможно, Шеллинг обладал не меньшей степенью культурологического и мировоззренческого провидения, чем Ницше, но это не было понятно ни современниками, ни потомками и его философия воспринималась чаще всего как «чувствилище проблем, темных для самого автора и не получивших положительного решения».

Система объективного идеализма Гегеля

Гегель является монументальным завершением немецкой классической философии. И при этом завершением Возрождения, Просвещения, классической традиции в целом. Его воззрения оказываются итоговыми в любом ряду важнейших философских тем и понятий, развиваемых Новым временем.

Два важнейших тематических центра: разум и человек, - проходят из Возрождения через Новое время в немецкую классику. Возрождение формирует стандарт культуры, который предполагает, что человек сам, вне религиозных устоев, на основе собственного разума способен подниматься на вершины духа и решать, что есть зло, а что – добро. Просвещение принимает этот стандарт как руководство к действию – теоретическому и практическому – и выявляет небезусловность этого стандарта. Немецкая философия, в тайне сокрушаясь и надеясь, рефлексирует над ним.

Кант исходит из убеждения, что человек имеет право и обязанность на теоретическую интригу, которая открывает ему точку ответственного морального выбора. Человек – всегда антитеза святости и мирского. Фихте полагает, что человек определяется устремленностью быть и пересоздавать мир по законам максимального осуществления. Человек все время оказывается в состоянии деятельного героического устремления к невозможному. Шеллинг «живописует» погруженность в созерцательное, гениально-благоговейное творчество, в конце концов, творчество мифа, в котором индивидуальная свобода и сознание растворяются в природно-божественном.

Для Гегеля все эти позиции неприемлемы как различные формы переизбыточной самости, автономности, частичности. Из всех этих предшествующих моделей человеческого существования в мире, он вычленяет сущность – трансцендентальное начало, понимая человека как существо родовое, политическое и гражданское. Человек – представитель народа, представитель рода, представитель мирового духа. Человек – тот, кто оформляется в качестве человека благодаря осмысленному систематическому логически и научно выверенному пути и собственной истории на основе применения всей безграничной мощи разума.

Точно также Гегель доводит до логического завершения традицию рационалистического очарования разумом. Суть этой традиции определялась скорее северным гуманизмом, прежде всего Реформацией. Лютер и Кальвин, противопоставив Писание и веру, с одной стороны, и теологию и церковь – с другой, фактически первыми разделили рассудок и разум. Рассудок человека не способен на знание о божественных вещах. Он не больше и не меньше как «потаскуха дьявола». Разум, определяемый рассудком таков же. Но у человека может быть особый разум в виде знания веры. Это особые собственные силы человека, внушенные Святым Духом его сердцу и разуму, благодаря чему он постигает божественные истины, причем часто и не зная Писания. Это своеобразная нравственная интеллектуальная интуиция человека, не замутненная ничем плотским.

Кант, следуя этой традиции, реабилитирует рассудок, но сохраняет отношение умудренной симпатии к разуму. Фихте на основе этого отношения превращает разум в абсолютно действенное сознание, в конце концов – в безусловное знание. Шеллинг понимает как абсолютную гениеальность, или как гениальность абсолюта.

Для Гегеля все эти позиции опять же недостаточны. Недостаточно рациональны, недостаточно системны, не достаточно «коленопрекланенны» перед разумом. Он дает меткие, и часто нелестные характеристики своим предшественникам. Позиция Канта – это «страх истины», страх довериться и подчиниться абсолютной идее. Это псевдоскромность, за которой скрывается гордыня и сомнение. Фихте превращает своим субъективизмом философию в нечто «невообразимое». «Нет в мире человека, который бы думал, что можно не учить башмачному мастерству, шить башмаки, хотя у каждого есть нога – мера башмаку. Философия не делит даже этого права». Если и можно выявить позитивный смысл философии Фихте, то только после завершения истории сознания.