В свете сказанного можно сделать вывод о том, что Боббио, возможно, был прав в утверждении, что Грамши как минимум вплотную приблизился к признанию того, что уничтожение гражданского общества есть не самый лучший способ его реконструкции, даже если поставлена цель создания нового типа гражданского общества. Если бы его теории действительно была присуща радикально-реформистская направленность, в ее основе должно было лежать понимание того, что те институты, посредством которых радикальное движение может установить собственную гегемонию, являются неотъемлемой частью любой осмысленной современной формы социального самоуправления и как таковые обладают самоценностью. Иными словами, эта теория должна была бы основываться на признании двойственной сущности хотя бы некоторых из ключевых институтов современного гражданского общества. Короче говоря, Грамши пришлось бы признать, что нормы и организационные принципы современного гражданского общества — от идеи прав до принципов автономных ассоциаций и свободной горизонтальной коммуникации (публичности) — являются не просто чем-то буржуазным и не просто выполняют функцию воспроизводства капиталистической или какой-либо другой гегемонии. Скорее, они создают те условия, при которых оказываются возможными самоорганизация, влияние и право голоса для всех групп, включая и рабочий класс. Соответственно задача радикальной реформы должна была бы состоять в расширении подобных структур в направлении уменьшения вероятности их функционализации, т.е. превращения их в орудия осуществления экономической или политической власти. Но такая позиция привела бы к полному отрицанию тоталитарной революции, а этого шага Грамши, в отличие от многих своих последователей, так и не сделал.
Говоря о том, почему Грамши не сделал данного шага, отметим, что помимо политических причин, несомненно, сыгравших здесь решающую роль, вспомним и об уже упомянутой нами третьей антиномии, также препятствовавшей переоценке им проблем гражданского общества в нормативном плане. Мы имеем в виду антиномию, представляющую свободное общество то в виде плюралистического, демократического гражданского общества, то в виде монолитного однопартийного государства. Первая из этих моделей, соответствующая присущему Грамши интересу к теории конфликта, в особенности — его концепции двойственной структуры существующего гражданского общества, потенциально сочетает в себе утопию и образ частичной институциональной преемственности. Здесь утопия выступает как реализация существующих, но заблокированных нормативных возможностей. Вторая модель, соответствующая функционализму (односторонняя критика буржуазного гражданского общества и призыв к тотальному революционному перевороту), страдает от излишнего утопизма и потенциальной связи с авторитаризмом. Можно сказать, что данная черта образа мысли Грамши, предполагающая безжалостное «разоблачение» той роли, которую играют институты и политическая культура буржуазного гражданского общества в воспроизводстве отношений капиталистического господства, помогает проложить путь к авторитарной позиции по отношению к гражданскому обществу как таковому.
По нашему мнению, именно вторая черта является преобладающей в творчестве Грамши. В этом смысле трудно винить Грамши за нерешительность в критике Советского Союза, ибо несмотря на то что в общем он симпатизировал ему и не желал слишком далеко заходить в своей критике, вполне возможно, что его мучили нешуточные сомнения относительно того, действительно ли там создается подлинно свободное общество. Поэтому вопреки тоталитарному проекту, предусматривающему поглощение гражданского общества государством, Грамши вернулся к Марк-совой программе уничтожения государства, в формулировку которой он вносит некоторые изменения, говоря об «обратном поглощении политического общества обществом гражданским»100. Но Маркс, откровеннее всего выступивший с критикой bürgerlicheGesellschaftв ZurJudenfrage(«К еврейскому вопросу»), писал только о поглощении «общества»101. Это различие кажется тем более существенным, что Грамши в соответствии с собственными представлениями о «постепенном отмирании принудительных функций государства» постулирует появление в соответствии с этим «все более выраженных элементов регулируемого общества (или этического государства или гражданского общества)»102. Таким образом, отождествление им новой формы социальной организации, чаще всего называемой им «регулируемым обществом», по крайней мере с разновидностью гражданского общества осуществляется вполне преднамеренно.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.