История понятия гражданского общества в раннесовременную эпоху и теоретический синтез, страница 10

Итак, гражданское общество представляет собой тот уровень Sittlichkeit, на котором вновь возникают такие оппозиции, как «должное-сущее», «субъект-объект», «права-обязанности» и даже «разумное-действительное». Однако не составит труда показать, что данный уровень Sittlichkeit являет собой его собственную противоположность, Gegen- или Antisittlichkeit («контрнравственность»)⁴⁶. Многое в гегелевском рассмотрении гражданского общества указывает на то, что присущая, как он полагает, нравственности в семье естественность подвергается распаду в мире эгоизма и отчуждения. Однако когда Гегель говорит об этических корнях государства, он имеет в виду семью и корпорацию, причем последняя «составляет второй существующий в гражданском обществе нравственный корень государства»⁴⁷. В этом заключается истинный смысл подхода к гражданскому обществу как «раздвоению нравственности», как к Sittlichkeit и Antisittlichkeit одновременно, при котором единство субстанциальной нравственности (согласно окончательному суждению Гегеля о гражданском обществе) достигается лишь в видимости.

Прослеживая процесс развития Гегелем категорий гражданского общества, начиная с системы потребностей и системы законов и кончая полицией (общей властью) и корпорациями и даже далее — сословным собранием и общественным мнением, мы получаем описание современного общества в виде диалектики Sittlichkeit и Antisittlichkeit. Лишь иллюзорная цель построения системы положила конец этому (в высшей степени непоследовательному) изображению государства как окончательного воплощения нравственности, правда, не являющейся более чем-то естественно данным⁴⁸.

Здесь мы должны завершить наши размышления о необычайной важности двойственного понимания гегелевской концепции гражданского общества. Если бы мы интерпретировали эту концепцию только как отчуждение, социальную интеграцию, пришлось бы мыслить исключительно на уровне семьи и государства. Следовательно, при рассмотрении гражданского общества на первый план должны были бы выйти нормативные или критические аспекты этой теории, а трансцендентный вариант критики⁴⁹ принял бы вид либо романтического коммунализма, нормативным стандартом которого были бы непосредственно личностные отношения, либо этатизма, самолегитимация которого могла бы принять различные республиканские или националистические формы. Если же, однако, трактовать гражданское общество исключительно с точки зрения возникающих в данном контексте форм социальной интеграции, на первый план выйдут описательные и тенденциозно конформистские элементы этой теории и совершенно уйдут из вида те негативные аспекты буржуазного гражданского общества, подробное описание которых Гегель дал одним из первых. Богатство и мощь гегелевской социальной теории в том и состоит, что с ее помощью удается избежать как трансцендентной критики гражданского общества, так и апологии буржуазного общества.

Многие интерпретаторы Гегеля изображают интеграцию современного общества в виде ряда опосредований между гражданским обществом и государством. Однако вступая на этот путь, они становятся заложниками государственнической составляющей гегелевской концепции. Между тем вопрос об опосредовании должен формулироваться иначе — если только мы не собираемся заведомо соглашаться с тем утверждением, что самой важной частью гегелевской концепции является подход к государству (но к какому именно из его элементов?) как к наивысшему, самому полному и всеобщему уровню социальной интеграции. На более абстрактном уровне уже должно выясниться, что речь идет об опосредовании между Antisittlichkeit и Sittlichkeit. Однако на более конкретном уровне опосредованию подлежит пространство, отделяющее частное от общественного, если под первым понимать то исчезающее состояние, в котором размывается социальная интеграция семьи прежде, чем начинают возникать посреднические свойства гражданского общества. Таким образом, мы утверждаем, что опосредование между Antisittlichkeit и Sittlichkeit находит свое наивысшее выражение в понятии общественной жизни, непоследовательно отождествляемой Гегелем с государственной властью⁵⁰. После критики молодым Марксом гегелевской философии государства от этого отождествления мало что осталось — разве только одна мелкая деталь: роль этатизма в критике капиталистической рыночной экономики, развернувшейся на протяжении последующих полутора столетий, включая критику, исходившую от последователей Маркса⁵¹. Между тем и у Гегеля, и у Маркса этатизм находится в постоянной борьбе с антиэтатистскими тенденциями.