«В наших современных государствах (modernenStaaten) граждане лишь в ограниченной мере принимают участие во всеобщих (allgemeinen) делах государства; однако нравственному человеку необходимо предоставить кроме его частной цели и деятельность всеобщую. Это всеобщее, которое современное государство не всегда ему предоставляет, он находит в корпорации»129.
В данном отрывке Гегель не только констатирует наличие напряженности между современным государством и общественной жизнью, но и по-иному, чем классики античности, определяет сферу публичной свободы. По его словам, «столпы публичной свободы» (öffentlicheFreiheit)130 — это корпорации. Однако для Гегеля возможная в корпорации публичная свобода, предполагающая относительно высокую степень участия, в обществе в целом не может играть первостепенной роли. Пельчинский и другие совершенно справедливо утверждают, что Гегелю казалось, будто он доказал, что «[современное] государство являет собой актуализацию конкретной свободы»131. Как правило, это утверждение подкрепляется указанием на то, что собрание сословных представителей, эта истинная корпорация корпораций, обладает большей всеобщностью по сравнению с неизбежно партикуляристскими общественными ассоциациями. Но при этом оно маскирует истинный характер современного государства как иерархии учреждений, как монопольного владельца средств принуждения, как принудительной ассоциации. Перевернув несомненную с точки зрения социологии иерархию современного государства, сделав законодательную власть первичной, а исполнительную вторичной, Гегель создает искусственную конструкцию легитимации как в смысле обоснования вопреки фактам определенной структуры власти, так и в смысле установления ряда открытых для критики нормативных требований. Возможные объекты такой критики начинают вырисовываться тогда, когда, например, то собрание, на основе которого формируются нормативные требования государства, характеризуется как проникновение в государство гражданского общества.
Гегель, творец социальной теории, которому не было равных в его эпоху, несомненно разбирался в социологии современного ему государства. К счастью, в нашем распоряжении имеется проделанная Итлингом тщательная реконструкция перехода Гегеля от своей первоначальной концепции, подчеркивающей свободу гражданина в государстве, к концепции, подчеркивающей свободу государства132. Этот сдвиг вполне мог иметь независимую интеллектуальную мотивацию, подкрепленную впоследствии гегелевской реакцией на Карлсбадские постановления. Гегель был знаком и с абсолютистской, и с революционной разновидностями этатизма, отметая и ту и другую, о чем свидетельствуют многие высказывания в его «Философии права». Будет ли преувеличением считать, что реакционный поворот в прусской политике заставил его (как несколько позже Токвиля) осознать, что те черты двух современных государств, которые казались ему отклонениями, в действительности свойственны идеальному типу этого государства? Будь так, переход к институтам гражданского общества как столпам публичной свободы был бы логичным и единственно возможным с точки зрения ее укрепления посредством парламентских институтов государства. Таким образом? Гегель в своем зрелом сочинении не только узрел ограниченность возможности свободы гражданина в государстве, но и, по словам Илтинга, расширил свободы (Freiheitsrechte) гражданского общества, включив в них права участия (Teilnehmerrechte).
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.