Хрестоматия отечественной социальной педагогики: свободное воспитание. Том III, страница 127

 Неопределенность, которая видна в формулировании целей и задач воспитания, составляет характерную черту не только общих педагогических норм, но также и детальных частных заключений относительно развития интеллектуальных сил и способностей. Здесь то и дело приходится встречать различные исключения из общих правил, ограничения, слышать уверенные утверждения, рядом с которыми боязливо жмутся оговорки, суживающие широту высказанных положений. Вот, например, сколько таких условностей дает одна только книга Дж. Селли:

“Все великие писатели и люди, делавшие великие открытия, очень заботились о своей памяти. По замечанию Канта, “способность воспроизведения есть главный пособник понимания”. С другой стороны, все согласны и в том, что усиленное развитие памяти вредит развитию более высоких способностей. Поп замечает: “Если в душе преобладает память, то прочная способность понимания слабеет”. Все это указывает на то, что упражнение памяти сопряжено с существенною опасностью”; а между тем - “ все согласны в том, что упражнение и совершенствование памяти представляет главную часть задачи воспитателя, в особенности школьного учителя”, которым, таким образом, ставится задача - развивать в своих воспитанниках и учениках память, рискуя притупить тем самым более высокие их способности, так как предел, за которым развитие памяти становится вредным, не может быть определен ни вообще, ни для каждого воспитанника в отдельности.

“Весьма важно, - говорит далее в книге Дж. Селли, - отличать твердость намерения и постоянство воли от простого упрямства. Ясно, что твердость заключает в себе некоторую долю независимости, готовность противополагать наше индивидуальное решение настояниям окружающих и ставить его выше чужих уверений. В то же время волевая решимость, как и суждение, может заключать в себе излишек независимости, заставляющий человека бессмысленно отвергать чужие советы и убеждения. Такой излишек независимости называется своеволием или упрямством. Упрямство должно быть отличаемо от настоящей твердости воли, опирающейся на спокойную и просветленную уверенность; главная его поддержка - самоуверенность и недоверие к другим. Это можно сказать о большинстве случаев детского упрямства, хотя весьма вероятно, что нередко сопротивление детей убеждению и авторитету является результатом искренней детской уверенности в здравости собственного решения”, и, следовательно, заметим мы от себя, нередки случаи, когда твердость детской воли может быть принята взрослым за упрямство, борьба с которым только раздражает ребенка.

“Воспитатель должен стараться обуздывать в воспитаннике страх и лишать его всепоглощающей и унижающей силы, но в то же время он должен охранять это чувство и пользоваться им в его более мягких формах... Вообще, противодействуя крайним и вредным видам эмоции страха, как-то: боязни быть осмеянным и т.п., воспитатель должен вызывать ее к деятельности и укреплять ее относительно подлежащих ей и достойных ее предметов, каковы: дурные поступки и потеря уважения ближнего”, кроме того, эмоция страха, по мнению Селли, нужна в интересах самого воспитателя, - как двигатель: “каждый правитель до известной (?) степени действует на управляемых страхом, и наставник не составляет в этом случае исключения. Однако, - оговаривается опять автор, - он должен остерегаться, чтобы не возбудить этой эмоции до обессиливающей и изнуряющей напряженности”.

Желание властвовать должно быть умеряемо и сдерживаемо в надлежащих (?) границах. В этих же границах оно становится одним из самых ценных побуждений к деятельности, так как законное (?) честолюбие, побуждающее достигнуть успеха, приобрести силу, знание и искусство, есть главный источник произвольного напряжения юных сил”, и, следовательно, должно быть развиваемо в “надлежащих границах”.

Любовь к одобрению представляет  чувствование высокого нравственного порядка, нуждающееся скорее в возбуждении, нежели в подавлении”, однако же, - говорит Селле, - “сильная жажда внимания и похвалы окружающих, не сообразующаяся с ценностью похвалы, представляет одну из самых неприятных и вредных нравственных черт”.

Приведенные примеры далеко не исчерпывают тех условностей, которыми так богата книга Дж. Селли. Но если в других педагогических трактатах подобного рода условности не с такой силою бросаются в глаза, то причина этого заключается не в большей определенности и устойчивости взгляда авторов, а исключительно в характере их работ: чем большая доля педагогического труда посвящается анализу, изучению, тем, обыкновенно, меньше в нем неопределенных и условных положений и, наоборот, - чем больше дает он воспитательных советов, чем подробнее рассматриваются им вопросы практического применения педагогических соображений, тем чаще встречаются в этом труде условности, оговорки и ограничения.

В “Педагогической антропологии” Ушинского, например, такого рода условностей, сравнительно, очень мало; но это объясняется тем, что труд этот посвящен, почти исключительно только анализу психических явлений и процессов; но и тут, стоило только Ушинскому коснуться вопроса приложения на педагогической практике рассмотренных теоретических оснований, как волей-неволей ему пришлось ввести условность в свои соображения. Обязывая, например, воспитателя развить в своем воспитаннике сильное стремление к свободе, Ушинский в то же время предостерегает его от возможности воспитать склонность к своеволию и произволу; граница же, которая отделяет стремление к свободе от склонности к своеволию, по мнению Ушинского, определяется применением свободы к деятельности, но не всякой деятельности, а только той, которая “требует свободы настолько, насколько есть содержания в самой этой деятельности”. Указывая также на значение привычки в экономии человеческой жизни, Ушинский говорит, что воспитатель “должен ясно сознавать, что на привычках основывается возможность постепенного расширения деятельности человека”, - но в то же время, - оговаривает Ушинский, - “давая человеку массу привычек, воспитатель должен заботиться, чтобы сам человек не погряз в этой массе и чтобы, перестав употреблять машину, для чего она назначена, сам не сделался машиною”.