Творчество немецкого художника Герхарда Рихтера. Идеи. Алхимия краски: цвет и фактура. От портрета и пейзажа к абстракции, страница 17

Еще большую связь с живописью Вермеера обнаруживает поразительное по красоте полотно «С. с ребенком» (илл. 23). Кажется, что на этой картине не только кожа матери и ее чада полны теплого свечения, но и сама воздушная атмосфера будто бы соткана из частиц света. Контуры фигур при этом не «размыты», но, скорее, сглажены, смягчены. Отличие этого полотна от более ранних произведений заключается в том, что художник на завершающем этапе работы несколько раз проводит шпателем по готовой живописной поверхности, оставляя на ней тонкие полосы, похожие на позолоту. Тем самым Рихтер придает образу ту сакральность, которая обретается в полотнах Вермеера благодаря его особенному «нетварному» свету. При этом важно, что шпатель не только добавляет нечто изображению, но также отнимает у него части поверхности, таким образом, «разрушая» его, что, в свою очередь,  лишь усиливает ощущение хрупкой, бесценной уязвимости этого современного образа Мадонны с Младенцем.

Таким образом, можно попытаться обозначить некоторые общие тенденции, рождающиеся в процессе осмысления Рихтером традиционных жанров портрета и пейзажа.

С одной стороны, многие из этих картин действительно позволяют видеть в них именно то, что они представляют, то есть пейзаж и портрет, и, таким образом, воспринимать изображение буквально. Тогда перед зрителем возникают образы тающей в дымке зелени гор, бескрайнего, изменчивого неба и потрясающих своим величием просторов – прекрасной, мощной, бесстрастной природы, которая, в сущности, чужда человеку, который, тем не менее, стремится найти в ней отдохновение. В то же время, на некоторых почти классически написанных Рихтером портретах можно увидеть задумчивые, смеющиеся или обеспокоенные лица его друзей, непохожих друг на друга прекрасных женщин, а также трогательные образы дорогих художнику членов его семьи.

С другой стороны, однако, буквальное прочтение этих образов, как кажется, в лучшем случае является недостаточным, в худшем – ошибочным, поскольку в той или иной степени и пейзажи, и портреты Рихтера тяготеют к абстрактности, которая может обнаруживаться по-разному.

Так, изображение нередко стремится замкнуться на самом себе, обнаруживая тем самым рефлективный аспект живописи, «размышляющей» над собственными возможностями         в границах конкретного жанра и за его пределами. И в этом случае изображение, как уже было сказано, становится в большей степени лишь необходимым предлогом для живописной рефлексии.

По-иному тяготение к абстрактности проявляется тогда, когда живопись воспринимается не замкнутой на себе, но выводящей образ далеко за границы формы, так что он становится способным выразить фундаментальные, трансцендентные понятия. Сам Рихтер говорит о том, что пейзаж, в действительности, имеет немного общего с «реальными моделями мира»[61], транслируя нечто, всегда значительно превышающее их значение. Однако подобное суждение, кажется, может быть в той же мере отнесено и портретам, что согласуется со словами А. Раппапорта: «Открытый мыслью Брейгеля пейзаж позволил ему выйти за пределы мысли. Точно так же в качестве трансцендирующего объекта был открыт портрет… И в пространстве портрета есть бездонность горизонта, светящаяся в глазах под лбом, как солнце и луна под небесным куполом»[62]. Хотя это высказывание относится к классическому портрету, оно представляется актуальным и в отношении картин Рихтера, поскольку в них так же раскрывается «бездонность горизонта», но уже не в глазах человека, но в неуловимых, исчезающих линиях.