Творчество немецкого художника Герхарда Рихтера. Идеи. Алхимия краски: цвет и фактура. От портрета и пейзажа к абстракции, страница 15

Такое впечатление достигается Рихтером нередко посредством «растушевывания» изображения, размывания его очертаний. Этот прием, заимствованный мастером у фотографии и характерный, в целом, для всего его творчества, в пейзажах обретает некоторое сходство с туманами и дымками, скрывающими дали в картинах Фридриха, что, по мнению самого романтика, должно было придать пейзажному образу большую возвышенность и величие[58]. Вуаль недосказанности и неясности, покрывающая облик живописного изображения, таким образом, лишает образ буквальности, усиливая его суггестивность и сообщая форме предельную открытость. Сам Рихтер так говорит об этом: «Мне никогда не казалось, что в подобной «неясной» живописи чего-то не достает. Напротив, зритель способен увидеть в ней много больше, нежели в четком, «резком» изображении. Пейзаж, написанный с предельной точностью, подразумевает, что зритель увидит в нем именно то количество деревьев, которое в нем представлено, в то время как «смазанный» пейзаж позволяет ему видеть столько деревьев, сколько он пожелает»[59].

Важно, что подобная открытость формы в результате приводит к тому, что пейзаж приближается, в сущности, к абстракции, а во многих случаях прямо отождествляется с ней. Так, например, «Абстрактная картина», написанная Рихтером в1984 году (илл. 15), имеет очевидную генетическую связь с пейзажем, а «Большой пейзаж Тейде» (илл. 16), в свою очередь, обладает столь размытыми и неясными очертаниями, что совершенно утрачивает всякую связь не только с конкретной местностью, – а эта связь  всегда крайне относительна у Рихтера, – но вообще с изобразительностью. Кроме того, интересно обратить внимание и на такие его произведения, как «Лес» и «Окинава» (илл. 17). На этих картинах, имеющих сходство с фотонегативами, стволы деревьев, изгибающиеся ветви и бесконечные листья превращаются в поток многообразных линий и форм, обретающих совершенную самодостаточность. Их размытые очертания и странное, «неестественное» свечение предельно усиливают тот абстрактный потенциал, который изначально присущ мотиву леса, в итоге чего изображенный фрагмент природы воспринимается как весьма отвлеченный образ.

Интересно, что работа, проделываемая Рихтером в области пейзажа, имеет свои параллели и в жанре портрета, который для художника не менее привлекателен. При этом становится ясным, что такие категории, как «профанация», «подлинность», «неясность», «абстрактность» существуют в качестве не просто локальных понятий, применимых исключительно к пейзажной живописи Рихтера, но в качестве главных принципов творчества художника в целом.

Убеждение Рихтера в том, что художнику, пишущему портрет, необходимо уклоняться от попыток представить «сущность» человека, его «истинный» характер и индивидуальность, находит отражение в таких его картинах, как, например, «Инге» (илл. 18). Так, о девушке, представленной на этом небольшом портрете, кажется, решительно нечего сказать, кроме того, что она широко улыбается и у нее короткая стрижка. Черты ее лица так размыты, что о них возможно составить лишь приблизительное представление, которое, по-видимому, окажется мало соответствующим реальности. Кроме того, контуры фигуры, словно постепенно растворяясь, в некоторых частях изображения абсолютно сливаются с фоном, который обладает не большей ясностью, чем лицо девушки. Таким образом, Рихтер представляет лишь неясный, эфемерный образ «улыбающейся женщины», который, обозначая собственную принадлежность к (банальной) действительности через связь с конкретной фотографией, на самом деле значительно отстоит от нее.

Радикализацию подобного приема можно наблюдать в работе «Голова женщины в профиль» (илл. 19). В этом полотне хрупкий, «исчезающий» образ, кажется, утрачивает всякую материальность, превращаясь в подобие видения. Фигура женщины словно сплетается из робкого света, пробивающегося сквозь тьму и рискующего вот-вот быть заново ею поглощенным. Это, безусловно, сообщает образу ту «магию», которая свойственна, к примеру, старым черно-белым фотоснимкам. Разумеется, ни о каком портретном сходстве в этом произведении речи не идет: фигура в нем как будто становится лишь предлогом для эксперимента с формой.