Творчество немецкого художника Герхарда Рихтера. Идеи. Алхимия краски: цвет и фактура. От портрета и пейзажа к абстракции, страница 12

Связь этих фотографий с абстрактными полотнами Рихтера очевидна, и это во многом объясняется тем, что художник использовал для них краску, которая оставалась после дня работы над абстракциями[49]. Рихтер наносил ее на шпатель, к которому затем прикладывал фотографию стороной с изображением.

Ясно, что выбор цвета и расположение краски на поверхности шпателя зависели от самого художника, однако конечный результат был всегда, в сущности, непредсказуем.  Красочный отпечаток на плоскости фотокарточки, таким образом, воплощал собой «волю случая», что  являлось чрезвычайно важным для Рихтера, одновременно усиливая идею имперсональности, которая, по мнению художника, присуща любительским снимкам.

Однако не столько смысловые параллели, сколько яркий контраст между живописным слоем и фотоизображением представляется наиболее ощутимым в данном типе произведений. Так, краска отпечатывается на поверхности фотографии либо сплошным густым слоем, часто рельефным – с желобками и «прожилками», либо плотными пятнами-брызгами. Явная, очевидная вещественность масляной краски выступает, таким образом, контрапунктом имматериальности фотоизображения, которое под его воздействием словно еще более истончается, маркируя собственную хрупкость и зыбкость. И, несмотря на то, что, плотные цветовые дополнения, внедряясь в изображение, скрывая существенные его части и нарушая структуру, казалось бы, должны деструктировать его, парадоксальным образом этого не происходит. Напротив, красочный слой по-новому артикулирует образ, ре-конструирует его, сообщая беспримерно иную, уникальную ценность.

И, хотя Рихтер склонен настаивать на объективном качестве своих работ, что подразумевает максимально возможное «невмешательство» художника в процесс их создания, очевидно, что такая установка во многом является полемической и подчас иллюзорной. К примеру, при взгляде на цветные фотографии с покрывающей их живописью, почти механическая техника их создания отнюдь не явно обнаруживает себя. Наоборот, ясно прочитывается личное вмешательство Рихтера в фотоизображение, активное подключение его творческой воли, в итоге полностью преображающей изначально данный фотографический образ. И даже само немецкое слово «Übermalungen»[50], которым художник называет эти работы, указывает то, что будто случайно испачканные в краске фотографии в действительности являются продуктом сознательного творческого усилия.

И именно это творческое усилие Рихтера сообщает произведениям то, без чего «алхимия» в них не состоялась бы. Так, главной целью алхимического опыта является завершающий его процесс сублимации, при котором из очищенной амальгамы извлекается драгоценная квинтэссенция,  в идеале – философский камень. Без успешного осуществления этого процесса все усилия алхимика оказались бы тщетны. Подобное происходит в живописи и любом другом виде искусства. Если вещества и материалы, при самом умелом и мастерском владении ими художником, не одухотворяются его творческой волей, мыслью, видением, и посредством них не удается достигнуть «сублимации» смысла, в какой бы форме он ни являлся – слова, предчувствия, озарения, переживания, – произведение терпит поражение. Священнодействие оказывается незавершенным, и превращения не происходит.

§ 2. От портрета и пейзажа к абстракции

Размышляя о живописи Босха, Александр Раппапорт замечает, что мир в картинах нидерландского художника почти целиком явлен как «продукт мышления», отчего пространство этого мира в известном смысле замкнуто и – безвыходно[51], а живопись, таким образом, воспринимается как «мир в мысли». Пространственно-апокалиптическую безвыходность Босха, однако, удается преодолеть другому великому нидерландцу, пришедшему вскоре ему на смену, а именно Брейгелю, о котором Раппапорт пишет: «У Питера Брейгеля мысль не исчезает, но в его картинах, в отличие от картин Босха, мир не заключен в мысль, мысль остается внутри мира. Мир у Брейгеля превосходит мысль своей широтой и бесконечностью. Трансцендентность возвращается и соединяется с горизонтальной широтой мира»[52]. Так, живопись Брейгеля, в противоположность картинам Босха, может быть названа «мыслью в мире»[53].