Происхождение общественных классов на островах Тонга, страница 20

Прежде общинник-туа был прикреплен к своему вождю и не мог от него уйти. Теперь формального запрета уйти со своего надела нет, но переходов, видимо, почти не бывает, — может быть, потому, что нет свободной земли, куда общинник мог бы уйти. Правительство, правда, в последнее время предоставляет желающим наделы на нерасчищенной, покрытой лесом земле (участки по 12³/₈ акра), притом за ренту всего 4 шиллинга в год. Но, видимо, труд по расчистке земли от леса настолько велик, что охотников на такие наделы почти не находится[91].

Больше того, даже и обжитые, разработанные участки земли, очевидно, мало привлекают тонганских крестьян. По некоторым данным, ежегодно возрастает число молодых тонганцев, которые не желают пользоваться своим правом требовать себе земельный надел: они либо предпочитают сидеть на наделе отца, либо расчитывают на какие-то иные заработки[92].

Однако самое существенное отличие теперешнего тонганского строя от прежнего состоит в другом. Если во времена Маринера на Тонга существовала раннефеодальная система, замкнутая в себе, самодовлеющая, то в настоящее время феодальный строй на Тонга отнюдь не замкнут в себе: он включен в систему мирового империализма, следовательно, в основном подчинен ее законам. В чем это выражается? В том, что тонганский земледелец должен уплачивать денежную ренту и денежные налоги, а следовательно, принужден где-то добывать деньги, т.е. что-то продавать. Это обрекает его на подчинение законам капиталистического рынка, а значит — на все бедствия, связанные с колебаниями рыночной конъюнктуры, с властью мировых капиталистических монополий.

Что это означает на практике, можно видеть на примере той же деревни Пангаи. Материалы по этой деревне, которыми мы располагаем, относятся к 1938–1939 гг., т.е. к сравнительно благополучному периоду относительной стабилизации капитализма. Авторы описания данной деревни, супруги Биглхол — буржуазные этнографы, отнюдь не склонные подчеркивать отрицательные стороны капиталистического строя. И тем не менее, против их воли, картина современного быта крестьян получается очень неприглядной.

Свои наделы, апи, крестьяне вынуждены засаживать главным образом товарными культурами, прежде всего кокосовыми пальмами для выделки копры. Для собственного продовольствия остается очень мало земли. По подсчетам самих жителей, с каждого апи, если бы его рационально возделывать и засаживать продовольственными культурами, могло бы прокормиться не менее 20 семей[93]. Теперь же с него прокармливается с трудом одно хозяйство. Капиталистический рынок поглощает, следовательно до 95% всей продукции тонганского земледельца. Вырученные от продажи деньги почти полностью расходятся на ренту, налоги и церковные сборы, а также на необходимые покупки.

Для иллюстрации того, что из этого получается, возьмем конкретный пример из числа приводимых в книге Биглхолов. Одна из обследованных авторами крестьянских семей среднего достатка, держатель одного апи площадью в 10 акров, получает в год от продажи выращенных на нем товарных культур около 10 ф. ст. Из них он должен уплатить:

Из 10 ф. ст. годового дохода остается, таким образом, около 6 ф. ст. около на все необходимые расходы: на покупку одежды (носить которую заставляют миссионеры), на керосин, спички, мыло и пр. На покупку каких-либо съестных припасов в дополнение к продуктам, получаемым с собственного огорода, остается очень мало[94].