Во время «холодной войны» обоснование проекта Европейского Союза было делом несложным; или, по крайней мере, таким оно кажется в ретроспективе. Несколько западноевропейских стран, которые уже сделали многое сообща, объединялись с двумя основными целями. Первая: недопущение националистического соперничества между национальными государствами, способного ввергнуть континент в тотальную войну, холокост, зверства, унижения, нужду и разруху, воспоминания о которых были еще очень свежи в 1950—1960-х годах. И вторая: построение европейского сообщества как оплота против угрозы советского коммунизма. Зачем была нужна такая Европа? Чтобы уберечь нас, европейцев, от самих себя, проливших в прошлом столько крови, от Красной Армии, от варваров у ворот и варваров внутри нас. Эти две темы звучали, подобно вагнеровским лейтмотивам, на протяжении всех ранних дебатов о европейской интеграции. Они стали более размытыми, более сбивчивыми в общественном настроении 1970—1980-х годов, когда расширение с шести до двенадцати стран-членов сделало европейский оркестр более полифоническим, а разрядка смягчила противоборство между коммунистическим Востоком и антикоммунистическим Западом; но они по-прежнему сохранялись в умах людей, которые задумывали европейский проект.
Затем наступил удивительный 1989 год — год падения Берлинской стены, и угроза советского коммунизма вдруг неожиданно испарилась. Какая возможность — и какой кризис! Теперь, спустя пятьдесят лет, Европейский Союз состоит из двадцати пяти совершенно различных европейских государств, включая, как это ни странно, три балтийские республики, которые в 1989 году входили в состав Советского Союза. Он простирается от Атлантики до Буга, от мыса Нордкап до Кипра. Континент никогда не был так близок к мечте о единстве в свободе. Страны-члены Евросоюза имеют общий рынок, общие законы, общие политические учреждения; двенадцать из них имеют единую валюту. Политический проект под названием «Европа» можно считать вполне состоявшимся. Но где он заканчивается, географически и политически? И зачем он, в конечном счете, нужен?
Явно не для того, чтобы защитить нас от коммунизма. Этот враг ушел в прошлое, а вместе с ним и значительная доля воодушевления, с которым Соединенные Штаты поддерживали европейскую интеграцию. Нужен ли он все еще затем, чтобы защитить нас от нас же самих, от внутреннего европейского варварства? Ведь симптомы этого варварства вновь проявились в прошлом десятилетии на Балканах. Речь идет о резне, которую устроили друг другу давние соседи, о более чем 200 тысячах погибших во время этой братоубийственной войны, об этнических чистках, в которых пострадали боснийские мусульмане и косоваровы, сербы и хорваты. «Интеллектуальному и моральному полюсу» Запада пришлось прибегнуть к помощи американцев для того, чтобы остановить убийство европейцами европейцев. И этот тревожный факт является достаточно веским основанием для «создания единой Европы». Однако сегодня большинство европейцев в возрасте младше пятидесяти лет считают мир и относительное процветание чем-то само собой разумеющимся. В этом смысле Европа — жертва собственного успеха. И этот бессмысленный рай населяют не только западные европейцы: в 1990-х годах большинство чехов с безразличием смотрело на положение осажденного Сараево, как большинство немцев смотрело на страдания Праги десятилетием ранее.
К вопросу о том, каковы в настоящий момент цели и задачи Европы пришлось вернуться после террористической атаки 11 сентября и споров о возможном членстве Турции в Европейском Союзе. Вскоре после нападений 11 сентября премьер-министр Италии Сильвио Берлускони сделал несколько грубых замечаний о миссии Запада по насаждению цивилизации среди отсталых исламских народов. Опытный итальянский журналист Ориана Фаллачи выступила с гневными выпадами против «мусульманских захватчиков», участвующих в крестовом походе по завоеванию и осквернению Европы. В таких высказываниях можно наблюдать возрождение средневекового по своим истокам представления о Европе, как о христианском мире, обороняющемся от воинственного ислама. Первое известное упоминание о европейцах встречается в хронике, описывающей битву VIII века с арабскими наследниками Мухаммеда, которые пришли во Францию через Пиренеи из области, известной ныне как Испания. Название «Европа» впервые встречается в качестве альтернативного названия христианского мира в сочинениях и проповедях папы Пия II, направленных против вторжения турок. Хабермас и другие европейские авторы, придерживающиеся левых взглядов, могут называть секуляризм определяющей чертой современной Европы, но достаточно послушать выступления европейских христианских демократов о Турции и исламе, чтобы понять, что Европу по-прежнему отождествляют с христианским миром.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.