Наконец, с другой стороны, европейским националистам противостоят те, кто, как и Тони Блэр, полагают, что в выработке собственной внешней и оборонной политики Европа должна всегда тесно взаимодействовать с Соединенными Штатами. Необходимо попытаться развить вашингтонскую программу в неочерчиллевском духе. Этих глобальных публичных благ можно достичь только через сотрудничество Европы и Америки.
С одной стороны этого спектра чаще слышны голоса Франции и Германии, с другой — Великобритании и Польши. Когда французский комментатор Бернар Гетта вынудил польского публициста Адама Михника согласиться с тем, что Европа должна стать мировой державой и противовесом Соединенным Штатам, Михник жестко ответил: «Державой — да. Противовесом — нет!». Но раскол проходит не только по национальным границам. Если американцев смущают намерения Европы, то это вполне объяснимо, потому что они смущают саму Европу. Миллионы европейцев колеблются между двумя полюсами — евроголлизмом и евроатлантизмом — в этом споре десятилетия.
Какая из этих двух позиций более реалистична в том смысле, что она «может быть реализована»? Кризис 2002—2003 годов показал, что шираковская версия евроголлизма ведет в никуда. Попытка объединить Европу вокруг политики соперничества с Соединенными Штатами завершилась расколом Европы. Выяснилось, что Франция и Германия больше не могут определять направление развития всего Европейского Союза, как это было до 1989 года. Но они по-прежнему стремятся быть «ядром притяжения» ЕС, что вызывает обратную реакцию: отторжение, а не притяжение других европейских государств. Неоголлистское представление об однополярной Европе в многополярном мире привело к возникновению многополярной Европы в по-прежнему однополярном мире. Европа — точнее, та ее часть, которую Франция и Германия могли сплотить — была не в силах помешать Соединенным Штатам осуществить свои намерения. Америка способна побеждать в «горячих» войнах самостоятельно. И, как выяснилось в Ираке, это не значит, что она способна впоследствии установить мир. Поэтому она всегда будет нуждаться в помощи других, но вопрос о том, будут ли среди этих других сопротивляющиеся державы «старой Европы», остается открытым.
Одним из вспомогательных политических средств, имеющихся в распоряжении у Вашингтона, является его способность настраивать европейские страны друг против друга, подобно имперской Британии в XIX веке. Это суждение о несостоятельности шираковской разновидности евроголлизма не означает, что блэровская версия евроатлантизма уже добилась успехов или с высокой степенью вероятности добьется их в будущем. Стратегия Блэра потерпела провал ровно настолько, насколько Ширак преуспел в сплочении Европы вокруг своей позиции. Политика, направленная на объединение Запада, в конечном итоге способствовала его более глубокому расколу. И это, в свою очередь, привело к усилению широкой поддержки евроголлизма во многих странах Европы, включая Британию, что еще более отдалило перспективу общеевропейского консенсуса относительно евроатлантистской позиции. В основе евроатлантистской стратегии лежит надежда на то, что Вашингтон захочет иметь в лице Европейского Союза своего единственного последовательного партнера. Но почему Вашингтон должен захотеть именно этого, когда он может спокойно подбирать себе нужных партнеров для выполнения соответствующих задач из числа разобщенных государств Европы? Возможно, американских лидеров устраивает, что теперь, когда угрозы со стороны Советского Союза больше не существует, Европа пребывает в некотором смятении? Зачем нужно объединять Старый Свет против Нового, создавая себе сверхдержаву-соперника? Если европейские националисты не говорят публично о всех своих замыслах, то чем американские националисты хуже? Они тоже могут быть «вежливыми». Поэтому в рассуждениях о путях развития Европы необходимо отталкиваться от оценки политического курса, мотивов и интересов Соединенных Штатов Америки.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.