Философия Шеллинга – возбуждение, не приводящее ни к какой субстанциональности. «Точно также как теперь в философии одно время гениальность свирепствовала в поэзии. Но вместо поэзии, если в продукции этой гениальности был какой-либо смысл, она создавала тривиальную прозу, а когда выходила за ее пределы – невразумительную болтовню. Так и теперь натуральное философствование, которое ставит себя выше понятия и за недостатком его считает себя созерцательным и поэтическим мышлением, выставляет на показ произвольные комбинации воображения – ни рыба, ни мясо, ни поэзия, ни философия».
После Канта философия находится в удручающем состоянии. Она никак не может стать действительно зрелым, серьезным делом. Она странным образом не желает думать, как подобает философии. «Подобно тому, как теперь никто вслед за Гомером не назовет Аякса ослом, так делается неприличным само слово «учиться»... Платон долго и прилежно учился у многих философов и путешествовал. Он не был ни продуктивным гением, ни поэтом, а всего лишь тяжелодумом. Бог дает это гению во сне. Вам же во сне он дает только сны».
Это происходит от того, что философия не желает быть манифестацией разума. Разум – это предельно возможная мощь мира. Это то, что делает мир и человека обоснованными и субстанциональными. Это то, что является единственным подлинным завершением всех исходных порывов души. И т. п. В конце концов разум – это мировой дух.
Философию как высшее дело разума нельзя объединять ни со здравым смыслом, ни с поэзией. Она не может быть ни критичной, ни поэтичной. Она должна быть системной, чтобы открывать истину. Как система она величественная в своей эзотеричности, аристократической замкнутости. Она дается лишь духу возмужалому, способному на методичность, рациональность, системность. Зрелость, мужественность, взрослость духа – обязательное условие философии.
Зрелость – это способность к продуманности, осмысленности, завершенной мысли. Гегель любил повторять: «Сова Минервы вылетает в сумерки». О его философии говорят, что она рисует серой краской по серому. Не в смысле уровня, а в смысле настроения. Сумеречная умеренность всех красок дня, погашенных здравым размышлением.
Именно поэтому подлинная философия всегда системна. Гегель – адепт системности. Недопустимо, когда каждый создает в философии собственную систему, а значит и утверждает собственную истину. Истина единственна, как и Красота. Наличие различных философских направлений – печальный плод несовершенства человеческого ума. Причем подлинная система это единство истины и индивидуальности. Не субъективного произвола, уродующего истину, а подлинной индивидуальности, страстно стремящейся к выявлению абсолютной идеи. Отсутствие системности мышления – это, по Гегелю, признак души прекрасной, но, как минимум незначительной, вследствие инертности своей уберегшейся от грехопадения мышления, лишенной мужества на такой грех и способности довести его до искупления. (Состояние, которое позже В. Белинский аттестовал так: «Святая невинность, или поросенок в мешке»).
Сохранять посреди каких бы то ни было огорчений высокий покой – вот стремление, двигающее к философии. Это стремление определяло не только великого философа, но и просто Фридриха Гегеля. Гегель рос во вполне консервативной, средней бюргерской семье, обязательной по отношению ко всем внешним правилам религиозного благочестия. Его манеры отличались подтянутостью, пунктуальностью и сухостью. Средний школяр, средний студент. Когда положено пережил состояние влюбленности, когда положено женился на той, в которую был влюблен. (Любопытны его письма к невесте, больше похожие на отчеты студиоза о проделанной работе, чем на любовные послания). Прожил во всех отношениях положительную семейную жизнь. Скончался от холеры во время эпидемии, на последнем вздохе указав на Библию и сказав: «Вот здесь вся мудрость Божия».
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.