Лекции по философии и культуре. Философия как философская проблема, страница 5

Вслед за тем для философа открывается перспектива большого количества значительных и плодотворных аналитических исследований, которые никогда бы не могли быть проделаны в русле одной только философии, но которые могут проходить в тесном взаимодействии и сотрудничестве с отдельными науками. Но даже если все эти отдельные исследования, стремящиеся к определенной цели, и завершаются успешно, конечная проблема философии все так же остается открытой. Остается неразрешимым ее основной вопрос, который стоит над всеми частными теоретическими исканиями, который встает там, где последние останавливаются, и который, будучи четко поставлен, необходимо выходит за пределы этих наук. Философия не может удовлетвориться вопрошанием о форме и структуре отдельных отраслей культуры, о структуре искусства, языка, законодательства, формах мифа и религии. Чем глубже она проникает в эти структуры, тем более четкой и настоятельной становится для культуры проблема целого.

Что же есть целое духовной культуры? Что из себя представляет цель культурной деятельности, ее назначение, ее смысл? Как только этот вопрос о цели и смысле ставится относительно культуры в целом, мы начинаем ощущать себя уже на решающем рубеже философского самосознания. Первым, кто поставил эту проблему в XVIII в. и кто страстно и внутренне убежденно защищал свою позицию, был Жан-Жак Руссо. Вместе с ним в твердо установленные и, на первый взгляд, так хорошо укрепленные оборонительные сооружения философской мысли XVIII в. ворвалась мощная стихия, которая, как казалось долгое время, взорвет все прочные формы просветительской культуры вообще. Задолго до того, как Кант стал теоретическим критиком века Просвещения, Руссо стал его обвинителем с позиций морали. В своих теоретических работах Кант никогда не забывал и не игнорировал предупреждения Руссо-моралиста.

“Я по природе исследователь, — писал Кант в одной из заметок своего дневника, я испытываю настоящую глубокую жажду познания; меня гложет жадное беспокойство, как бы получить кусок знаний побольше; я чувствую удовлетворение, если делаю хоть шаг вперед. Было время, когда я верил, что все это я делаю во славу человечества, и я презирал толпу, которая не знает ничего. Руссо наставил меня на путь истины. И вот во мне исчезает чувство моего обманчивого превосходства, и я учусь уважать все человеческие существа. Я счел бы себя бесполезнее обыкновенного рабочего, если бы не верил, что это мое воззрение в состоянии придать ценность и всем другим людям, восстанавливая права гуманности”6. Поэтому для Канта всякое философствование неразрывно связано с этой основной проблемой, которая затрагивала духовную жизнь XVIII в. так глубого и страстно и которая говорила о вечных, неизменных и неотъемлемых правах человека. И именно в этом вопросе, касающемся достоинства и основных ценностей нравственного закона. Кант находит истинное завершение и окончание своей философской мысли и своих философских исследований. Кант считал, что, только постоянно имея в виду эту цель, система спекулятивной философии может превратиться в практическую философию, соотносимую с живой жизнью.

В последней части “Критики чистого разума” есть раздел, которому Кант дал название “Архитектоника чистого разума”. Из него читателю становится ясно, что назначение философии, как и ее концепция, могут быть двойственны — одно может быть определено как система спекулятивной философии, а другое — как система практической философии, взятая в ее отношении к миру. Кант не считает, что система спекулятивной философии совсем уж бесполезна, более того, он убежден, что прочность и действительная несомненность философского знания опираются именно на фундамент спекулятивного разума, на рядоположность его общих принципов, на существенную детерминированность философских идей и понятий и на сознательное ограничение доказательств. И все же Канту было недостаточно такого понимания философии, которое сводилось бы к чисто схоластической концепции и не стремилось бы ни к чему, кроме логического совершенства процесса познания и объединения познаваемого в некую систему. “Но существует, — считает Кант, — еще мировое понятие (conceptus