Критический идеализм не ограничивает себя областью одних фактов, он стремится осмыслить эти факты, а это значит упорядочить их в соответствии с общими принципами. Но это не означает, что эти общие принципы могут быть выведены мышлением a priori. У нас нет иного способа найти их, как только обратиться к конкретным наукам и опираться на данные этих | )ук —данные истории языка, истории искусства, истории религии. Но то, что мы исследуем, само по себе не является историческими феноменами. Мы стремимся к анализу и постижению фундаментальных способов мышления, схватывания, представления, воображения и воспроизведения, которые содержатся в языке, мифе, искусстве, религии и даже в науке.
Вместо того чтобы следовать за одними фактами, нанизывая их на нить истории, вместо того чтобы рассматривать их в их последовательности или в причинно-следственной связи, мы проникаем в сущность тех различных функций, от которых зависят данные явления, взятые в целом. Нас более не интересуют отдельные произведения искусства, продукты религиозного или мифологического мышления, нас интересуют те движущие силы, та ментальная активность, которые требуются для их создания. Если нам удастся постичь характер этих сил, если мы поймем их не с точки зрения их исторического возникновения, но с точки зрения их структуры, если поймем, в чем их различие и в чем, вопреки этому различию, их взаимодействие, то это будет означать, что мы достигли нового знания о характере человеческой культуры. Мы можем понять работу человеческой цивилизации не только в ее исторической, но также и в ее систематической обусловленности. Мы, так сказать, вступили в новое измерение мышления.
Но вслед за всеми этими размышлениями о единой духовной энергии, порождающей разные формы культуры, возникает иная, возможно, самая важная проблема. Мы не в состоянии построить философию культуры с помощью только формальных и логических средств. Здесь мы сталкиваемся с тем фундаментальным вопросом этики, который заключается в самой концепции культуры. Философия культуры может быть названа наукой о формах; но сами эти формы не могут быть поняты без соотнесения их с некоей общей целью. Что же означает в конечном итоге эта эволюция форм? Что, так сказать, означает эта галерея образов, представленная в мифе, в языке, в искусстве, в науке? Означает ли это некую игру, в которой человеческий дух словно бы играет сам с собой? Есть ли у этой игры какая-либо общая идея и задача? На эти вопросы нельзя ответить, если к проблемам культуры подходить лишь с позиций психологии или с точки зрения той философской антропологии, которая с недавних пор укоренилась в современной немецкой философии. Цель этой антропологии в том, чтобы стать философией экзистенциальной (Existenzialphilosophie), претендующей на роль истинного интерпретатора того, что можно назвать существованием человека48. Однако сам по себе термин “экзистенция” неоднозначен. Если речь идет о человечестве, то здесь экзистенцию или действительность следует определять совсем иначе, чем в отношении области природного бытия. Ее нельзя определить исчерпывающим образом, выявляя какие-то объективные качества и свойства. Проблема существования человека — это не проблема объективного бытия, а проблема объективной ценности. Если попытаться сформулировать вопрос о культуре как собственно философский в его наиболее содержательной (pregnant), наиболее сжатой (intense) и концентрированной форме, мы непременно вернемся к этой проблеме. Ответы же на них сильно отличаются один от другого, но в целом их можно свести к двум главным принципам, которые и отмечают основную линию демаркации. Этическая проблема культуры упирается в проблему свободы и необходимости. И чтобы охарактеризовать философию культуры в ее специфике, мы должны исследовать именно эту последнюю проблему.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.