Поэтому наряду с критериальным подходом к определению научной рациональности необходим "критико-рефлексивный" подход, состоящий в том, что любые критериальные системы могут быть изменены (это значит, что могут быть изменены границы самотождественности науки) или перестроены. В таких изменениях - живая жизнь научной рациональности, возможность ее развития, трансформации. Чем определяется рациональность подобных изменений?
Незачем искать некий неизменный критерий, отвечая на этот вопрос. Это привело бы к уже известным трудностям. Нужно отвечать, исходя из того, приводит ли такое изменение к новой системе, с помощью которой можно не хуже, а то и лучше старой проводить границы науки, внутри которых она решает свои задачи: объясняет и предсказывает наблюдаемые явления, строит теоретические модели и связывает их в "картины мира". Если приводит, стало быть изменение рационально. Следовательно, "критериальная" и "критико-рефлексивная" рациональности сопряжены по смыслу или, как я предложил считать, дополнительны в смысле Н. Бора[3]. Таким образом, самотождественность науки определяется не в одноразовом проведении неких "демаркаций", а в постоянном процессе сопоставления критериев рациональности с реальной практикой науки.
Из этого следует, что научная рациональность (как, впрочем, и рациональность вообще) есть единство и смысловая сопряженность двух стремлений: стремления к строгим критериям и стремления по мере необходимости преодолевать их рамки, и оба эти стремления осуществляются в конкуренции различных критериальных систем, победа в которой в конечном счете поверяется конечным результатом - достижением целей, ради которых существует наука.
Утрата самотождественности происходит, если это единство разрывается, и тогда внутреннее кипение науки разрывает самые жесткие и прочные оболочки "критериальной" рациональности, а выплеснувшись из берегов, поток научной мысли растекается по пространству культуры, сливаясь с болотом, на кочках которого живут "академики магии" вместе с дипломированными колдуньями.
Конечно, проблема самотождественности науки не сводится к вопросу о границах научной рациональности. Принципы научного этоса, сформулированные Р. Мертоном, - это модель, выступающая не только как социологическое обобщение исторического опыта науки, не только как идеализация "Большой науки", но и как проекция мировоззрения, сочетающего идейные отголоски Просвещения (с его верой в культурную миссию научного разума) с современной утопией, в которой наука и техника, рационализируя все сферы человеческого бытия, не столько служат Культуре, сколько подчиняют ее себе. Эта модель нормативна. Но сегодняшняя (реальная, а не идеальная) наука, разумеется, не соответствует модельным нормам и, следовательно, этологическая самотождественность не менее трудная проблема, чем методологическая.
Самосознание науки наших дней шизофренически раздвоено. С одной стороны, она еще не утратила память о том, что научное исследование есть движение к Истине, а в этом движении осуществляется высшее предназначение Человека. С другой стороны, став "предприятием", "профессией", наука неизбежно приняла на себя все характерные черты этого рода деятельности. "Факт превращения свободного исследования отдельных людей в научное предприятие, - писал К. Ясперс, - привел к тому, что каждый считает себя способным в нем участвовать, если только он обладает рассудком и прилежанием. Возникает слой плебеев от науки... Кризис науки - это кризис людей, который охватил их, когда они утратили подлинность безусловного желания знать"[4].
Плебейская наука служит не Истине, а тем, кто обеспечивает "научные предприятия", гарантирует их материальное благополучие. И кто осудит ее за это? Разве не так точно поступают люди во всех иных сферах своей деятельности? Кто осмелится предъявлять людям науки счет, по которому не платит никакой другой отряд наемных работников?
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.