История понятия гражданского общества в раннесовременную эпоху и теоретический синтез, страница 28

¹¹³ Этот вопрос Гегель затрагивает исключительно в плане полемики, направленной против демократического, т.е. всеобщего участия в политике всех членов гражданского общества. Говоря его же словами, его собственное желание включать в политику только тех, кто уже организован, представляет собой сильный довод. Непонятно, почему он не высказывает пожелания об организации в ассоциации, корпорации и сообщества всех членов гражданского общества, с тем чтобы все могли участвовать в политической жизни и выборах депутатов. Далее, голосование неорганизованных людей за депутатов, которые сами по себе уже организованы (как это было при жизни Гегеля в Англии или Америке, ибо уже тогда существовали политические партии), могло бы не иметь тех последствий, которых опасался Гегель — появления на политической арене атомизированных мнений. Другое дело, что в контексте либерализма XIX в. участие демократического электората в его тогдашнем виде влечет за собой проблему «трудностей с решениями» или «неуправляемости», что явственно показали дебаты вокруг воззрений Карла Шмидта. Подобное было возможно лишь в случае, если утрачивала силу одна из ключевых, согласно пониманию Гегеля, составляющих законотворчества, а именно рациональное, публичное обсуждение и рассмотрение. См.: Karl Schmitt, The Crisis of Parliamentary Democracy [1923] (Cambridge: MIT Press, 1985).

.

¹²¹ Справедливо обращая наше внимание на то, что общественное мнение непостоянно и им легко манипулировать, Гегель вместе с тем настойчиво утверждает, что именно общественное мнение является выразителем и посредником при распространении основополагающих истин политики. Достойно сожаления то, что прерогативу интерпретации этих истин он отдает политическим лидерам и теоретикам. Следование общественному мнению, как в жизни, так и в науке, он считает участью посредственностей. В то же время он не видит ничего зазорного в пассивном восприятии общественным мнением взглядов элиты. (PR, par. 318 — С. 354).

[.

¹²⁸ Критика Гегелем якобинства и республиканства основана на его альтернативной их воззрениям теории гражданского общества. Резкое противопоставление якобинством и республиканством личного эгоизма и гражданских добродетелей соответствовало модели, представляющей общество разделенным жестким дуализмом общественного и личного, что оставляло лишь морализаторскую возможность преодоления особенных интересов и частных пристрастий. В отсутствие опосредований между уровнем индивида и уровнем политического сообщества, логика подобного морализаторства, по мнению Гегеля, в конечном счете вела к террору

Несостоятельность гегелевского синтеза и крах его исходных системных посылок не означают конца теории гражданского общества. Однако в дальнейшем теоретики предпочитали рассматривать исключительно частные аспекты многоуровневой гегелевской концепции и, развивая их, игнорировали все остальные аспекты. Маркс подчеркивал негативные стороны гражданского общества, его атомизм и негуманистичность; но при этом ему удалось углубить анализ экономической стороны системы потребностей и намного превзойти Гегеля в анализе социальных последствий капиталистического развития¹. Токвиль же очистил дискуссию о публичности от всех неясностей, увидел в добровольных ассоциациях современный эквивалент анахроничной корпорации и доказал, что гражданское общество совместимо с демократией — правда, данное доказательство он осуществил применительно к ситуации современной ему Америки, которую считал нетипичным представителем современного общества. Грамши изменил редукционистскую направленность Марксова анализа, поставив в центр своего рассмотрения вопрос об ассоциациях и культурных опосредованиях и найдя современные эквиваленты гегелевских корпораций и сословий. И наконец, Парсонс поставил в центр своих исследований понятие социальной интеграции, в которой он усматривал целый ряд институтов, составляющих то, что он называл «социетальным сообществом». Будучи ближе других к Гегелю в своей склонности к системотворчеству, Парсонс попытался синтезировать нормативные притязания традиции с аналогичными притязаниями современности. Уступки, которые он делал идеологии (и в этом также напоминая Гегеля), явились той ценой, которую ему пришлось заплатить за провал предпринятой попытки.