Наиболее очевидным возражением на наше прочтение Гегеля было бы то, что сам он не признавал двойственности своей философии и, во имя сохранения системы, должен был отрицать эту двойственность. Подобное возражение не представляется нам серьезным (как бы там ни было, реконструкция Илтинга его опровергает), равно как не интересуют нас системостроительные цели гегелевского творчества. Нас интересует исключительно возможность перестроить концепцию Гегеля в свете заключенной в его политической философии, возможно, в ее подтексте, антиномии, с тем чтобы увидеть, как возникала в виде наиболее институционально разработанной концепции новая теория гражданского общества, у которой до сих пор есть чему поучиться. Поэтому наиболее серьезным возражением на произведенную нами реконструкцию является утверждение типа того, что было выдвинуто молодым Марксом в 1843 г., а именно, что особо выделенные нами аспекты представляют собой отнюдь не современные элементы философии Гегеля — в отличие от таких современных составляющих ее, как концепция системы потребностей, с одной стороны, и концепция бюрократии, с другой. В данном прочтении гегелевская «корпорация» выглядит как попытка спасти средневековую корпоративную доктрину; его собрание сословных представителей — как желание увековечить институты Ständestaat; его представление об общественном мнении — как стремление сохранить раннебуржуазную общественную сферу; и, возможно, сама идея общественной свободы — как воспроизведение античных городов-государств. Соответственно современные черты гегелевской социальной теории нам следовало бы искать в его критическом описании капиталистической экономики (Лукач) или в предвосхищении им государства всеобщего благосостояния (Авинери).
Конечно, каждый благосклонный интерпретатор Гегеля пытается толковать его в рамках своей концепции и даже записать его в союзники. Предлагаемая нами теория гражданского общества не составляет здесь исключения. Вместе с тем мы полагаем, что с точки зрения последующей социальной и интеллектуальной истории подчеркиваемые нами категории не являлись неким атавизмом ни во времена Гегеля, ни тем более в постлиберальную (а теперь также и в постэтатистскую) эпоху. В этом плане важные, пусть и не окончательные, доказательства дает история социальной теории. Если теория системы потребностей получила плодотворное развитие в рамках марксистской традиции, а теория бюрократии стала краеугольным камнем творчества Вебера и его последователей, то представлению о гражданском обществе как о главной области социальной интеграции и общественной свободы суждено было сыграть столь же плодотворную роль в теоретической традиции, заложенной Токвилем, продолженной Дюркгеймом, английским, французским и американским плюрализмом, а также Грамши, и достигшей своей наивысшей точки в работах Парсонса и Хабермаса. По нашему мнению, эта традиция интерпретации продемонстрировала по меньшей мере то, что основные категории гегелевской «Философии права» вполне переводимы на язык современной науки. И если верить свидетельствам общественных деятелей Востока и Запада, Севера и Юга, подобные реконструированные аналитические понятия все еще не исчерпали своего критического и конструктивного потенциала.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.