Ф.М. Достоевский также видел одну из важнейших сторон исторической миссии русского народа в том, что только оставаясь народом-богоносцем"", тот сможет внести "примирение в европейские противоречия". "Угрюмо отъединенная душа", не знающая ощущения единения с целым, не способна любить жизнь, людей, вмещать в себя с ратской любовью все живое, быть "всечеловечной". Дать индивидуальной душе проявиться свободно, по Достоевскому, значит выпустить на простор чудовищные, хаотические силы, клокочущие в недрах души, и убедиться, что свобода, которой индивид так страстно желает, не для него, ибо "не в силах слабая человеческая душа вместить столь страшного дара". "Никогда и ничто не было для человека невыносимее свободы", поскольку жизнь сама по себе, непосредственная жизнь темна, уродлива и безмерно ужасна, в недрах ее лишь чудовища и тарантулы. В известном смысле можно сказать, что жизнь пуста, бессмысленна, не имеет никакой внутренней ценности, разумного основания. Полная ужасов и скорби, она лишена всякого смысла и лишь тогда можно понять ее смысл, когда полюбишь жизнь прежде логики, "жадно полюбишь ее нутром и чревом". Лишенный непосредственного ощущения жизни, человек пытается собственными силами изобрести
79
счастье, но в безмерных муках душа снова распадается на несоединимые силы: добро и зло, любовь и ненависть. В неотвратимой неизбежности мук он находит, наконец, своеобразный выход целиком отдаться этим мукам, в них открыть красоту и счастье страдания. И через скорбь им познается основная истина жизни - истина о трагическом призвании человека. Достоевский гордится тем, что "впервые вывел настоящего человека русского большинства", трагизм подполья, состоявший в страдании, самоказни и, главное, в убеждении, что все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться. "Подпольному человеку" надо не какого-то добродетельного хотения, а хотения самостоятельного, "чего бы эта самостоятельность не стоила и к чему бы она не привела". Поэтому Достоевский убежден лишь в одном, что ни отдельный человек, ни тем более все человечество не может стать счастливым разом, "безо всякой выделки". В "невыделанных людях" стремление к благу сразу оборачивается желанием поскорее, пока живы, взять свое, а жертвуют пусть другие, да и почитают эти жертвы за счастье. Только в неустанной дисциплине и непрерывной работе над собой может проявиться истинный человек, гражданин. Он вплотную подходит к мысли, что религия антигуманна, ибо оправдывает существующее в мире зло. Однако им отвергаются реальные пути борьбы со злом и проводится мысль о том, что без веры в свое бессмертие связи человека с землей прерываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни (ощущаемая хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски), несомненно, влечет за собой самоубийство. Люди могут быть прекрасны и счастливы и для этого нужно не так уж много: люби других, как себя, но в недрах человечества только чуть сочатся вялые струйки жизни, и потому силу жизни человечеству предстоит еще добывать. Как ни устраивай жизнь, ничего не изменишь, ибо зло, по Достоевскому, лежит не во внешней жизни, а в самом человеке. Над ним царит таинственная и роковая неизбежность зла. Творчество Достоевского пронизано мыслью о том, когда же в обществе пресечется рознь и человечество соберется вместе? В отличие от Достоевского, Лев Толстой считал, что душа человека есть благодарная, плодородная целина, лишь сверху засоренная мусором жизни. Поэтому действительное самостоятельное хотение должно заключаться в стремлении сбросить со своей души этот чуждый ей, наносный мусор и стать самим собою. Чем сильнее в человеке трепет жизни, чем больше у него счастья, тем выше и прекраснее он становится, тем глубже и полнее понимает все, что стоит понимать в жизни и ее смысле. Человеческая жизнь представляет собой высочайшую ценность, полную таинственной глубины и смысла. Добро, любовь, зло суть
80
проявления самой живой жизни, которые у людей могут быть совершенно разными. Но только полно и широко живущий человек способен к действительному добру, любви, самопожертвованию. Люди, видящие смысл жизни непосредственно в добре, любви и самоотречении, - это мертвецы". Если нет в собственной душе силы жизни, если индивид, чтобы любить других, старается забыть себя, то и сама любовь становится вялой, скучной, малоценной, а жизнь бессмысленной. Однако и та форма силы жизни, которая свойственна зверю ( который живет свободно из себя, не ведая никакого долга, никаких дум о добре и смысле жизни), в человеке оказывается низменной, отвратительной и разрушающей живую жизнь, ибо сущность человека неизмеримо глубже, тоньше и светлее, чем сущность зверя. Выше человека нет ничего в мире, и потому он должен быть самим собою, отыскать в глубинах своих самого себя, свою цель, чтобы служить общим целям. Только живя подлинно своею сущностью, он приходит в единение с миром, делает добро. Намеренное добро сушит, обесценивает душу и ничего не дает для жизни. Если трудиться, учиться, как замечает Толстой в "Анне Карениной" , ради награды, то труд покажется тяжелым, когда же трудишься, любя труд, находишь в нем для себя награду.
Человек, как считает Толстой, сотворен для счастья, может и должен быть счастливым на земле. Основой этого является сила жизни,
способная преодолеть всякую трагедию и ничего на свете не страшиться. Необходимо лишь вызвать на свет эту силу жизни, бьющую бесчисленными ключами в недрах человечества. Он с особой настойчивостью возражает против разделения труда на физический и умственный, усматривая в нем крайнее проявление социального неравенства, перенесение всех общественных тягот на быт. Все
[изобретения и научные открытия являются вредными уже потому, что они помогают богатым укреплять свое положение и еще успешнее эксплуатировать народ. Достижения культуры непонятны народу, задавленному повседневной нуждой, и воспринимаются им как нечто ненужное и враждебное. Источник всех социальных зол он видит в
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.