К вопросу о социологии государства и культуры. Принципиальные основания. Социологическое понятие культуры, страница 3

И в самом деле: все великие эволюционные учения до сих пор группировались только вокруг факта интеллектуализации; все они — парафразы того факта, что человек, поскольку он полагает из себя в интеллектуальной сфере всеобщие и необходимые духовные предметы, подчинен посредством развития этой сферы необходимым и непреложным законам; эти теории, в зависимости от основы нашей интеллектуализации, в большей степени принимают во внимание развитие сознания или его форм и содержаний и в соответствии со своей точкой зрения прослеживают различные направления. Так, учение Фихте и Гегеля, гениальное и величественное учение о необходимом прогрессе человечества в сознании свободы, с его ступенями развития от состояния инстинктивной неосознанности до полностью разумного овладения бытием, если отделить его от метафизической основы, подчеркивает не что иное, как развитие сознания в его последствиях для самого глубокого и самого личного состояния “Я”, развитие великого процесса реф-лектирования, который должен вести нас к осознанному внутреннему возвышению над скованным природными узами бытием. Если привести другой пример, как будто относящийся к совершенно противоположному философскому представлению о мире (учение Сен-Симона и Конта, согласно которому мировая история представляет собой преобразование религиозно и метафизически созерцаемого сформированного материала жизни в материал, над которым господствует и которому придает образ позитивная наука), это учение означает не что иное, как рассмотрение процесса рефлексии в его применении к более внешне понимаемому “Я” в мире. И если Маркс, следуя за ними, затем растворяет весь мировой процесс в последовательно рациональной эволюции производительных сил, то это означает, что он просто принимает во внимание только применение интеллектуализации к господству над природными силами, сводит это к единственной движущей силе и в невероятно одностороннем толковании выводит из этой одной части интеллектуального процесса всю мировую историю. Все это совершенно ясно. Но точно также поступает и Спенсер. Как известно, он видит закономерное и необходимое в историческом процессе в росте альтруизма, переходе человеческого общества от военного типа к меркантилистскому и в превращении самого человека из человека насилия в человека сострадающего. Даже если мы предположим в этой теории констатацию необходимого и неизбежного хода развития — а что-то в ней мы в самом деле так ощутим, — я повторяю, поскольку мы почувствуем в этом нечто подобное, мы снова увидим констатацию воздействия на нас процесса интеллектуализации: все, что из идей, мировоззрения, религии и этических законов восходит к развитию альтруизма человеческого общества и отдельного человека, хотя такое воздействие несомненно существует и благодаря христианской морали сострадания составляет значительную часть нашей внутренней жизни, — все это мы ощущаем как нечто, чему мы не подчинены безвольно, что мы можем стряхнуть с себя и что, действительно, в наше время стремятся устранить создатели новых систем мировоззрения. Однако ни Ницше, ни любой другой пророк не могут освободить нас от определенной стороны этого процесса, возвращающего нас к все возрастающей рефлектированности в нашем внешнем и внутреннем поведении, к тому, что делает для нас невозможной бездумную жестокость, специфическую жестокость ребенка, как и всех людей примитивных периодов, ибо рефлексия освещает все большую часть нашей жизни и жизни других людей и позволяет ощутить страдания, которые мы ранее не чувствовали, поскольку мы их не знали, рассматривать их как факт своего собственного переживания и включить в наше восприятие образа жизни. Постижение новых сфер нашего бытия благодаря мышлению, возвышение врожденных инстинктов неэгоистической природы до сознания, активизация в нас этих альтруистических инстинктов и возникающая из этого нежность и внимательность в общении — таков и здесь процесс, последствий которого мы не можем избежать, где бы и как бы ни формировалось наше мировоззрение. И далее: если нам скажут, что имманентный принцип истории есть постепенное освобождение индивидуума от объективных, вне его находящихся духовных сил, которым он вначале был подчинен, мы и в этом ощутим как необходимое и неизбежное то, что связано с разрушением традиционных, не проверенных, не объективированных посредством рефлексии данностей. Но a priori мы не можем сказать, не идет ли история к тому, чтобы эти старые непроверенные рефлексией узы индивидуума, эти традиционные цепи заменить, быть может, еще более прочными, сознательно принятыми, выкованными самими людьми цепями. Мы и здесь ощутим трансформирование неосознанного состояния в осознанное, преобразование нашего существования под воздействием внутренних процессов интеллектуализации как необходимое проявление человеческого развития.