Утверждают: с каждой политической формой неизбежно дан определенный дух, который с ней связан.
Это, по-видимому, имел в виду уже Монтескье, говоря о связи аристократии и самообладания, демократии и добродетели. Хотя, если присмотреться, здесь перед нами не констатация, а лишь духовный постулат, связанный с существованием той или иной формы. А Токвиль действительно соединил с аристократией энтузиазм, стремление к славе и блеску, с демократией — стремление к счастью, спокойную посредственность и послушание закону как необходимо соответствующие им основания духа. Таким или подобным образом с тех пор рассуждают и многие другие. Это касается нас не только потому, что сегодня на каждом шагу перед нами стоит вопрос о демократии или каком-либо другом политическом строе. Скорее, в более общем и одновременно более насущном смысле, потому что мы должны знать, придется ли нам, действительно, при определенной политической форме существования фаталистически смириться с определенным образом духа и определенной оценкой возможности выражения человеческих качеств.
Я утверждаю, что такая точка зрения неверна. Каждая политическая аристократия — чтобы все свести к простой противоположности — может с таким же успехом быть господством посредственности, бездуховной усредненности, как и демократия допускает, чтобы в ней возобладали свойства аристократии духа и чтобы она прониклась ими.
Венецианская аристократия, несомненно одна из самых устойчивых и исключительных в истории, правившая государством около тысячи лет, была, действительно, хотя и жестокой, часто коварной, но тем не менее высокостоящей аристократией духа, которой все время удавалось сохранять свою огромную колониальную державу и свое место в мире посредством комбинации смелости, ставящей все на карту, и выдержки в сочетании с неслыханной мудростью и дипломатическим превосходством. И не случайно сегодня реляции венецианских послов служат современным историкам важнейшей сокровищницей для понимания дипломатической и собственно политической жизни в новой европейской истории, они — технический осадок высокого духовного уровня, необычайной способности этой аристократии к наблюдению и суждению при независимом обращении с фактами. Аристократия старой Пруссии (Пруссия фактически была в последнем столетии в той же мере политической аристократией, как и монархией), эта прусская аристократия, которая в начале XIX в. одновременно представляла собой и аристократию духа, и могла стать сферой рождения и носительницей романтизма, и которая позже еще в образе пиетизма заключала в себе хоть и простой, но глубокий этос, в последней четверти XIX столетия превратилась — по разным основаниям — по своей политической роли в придворную и дипломатическую посредственность; посредственность, совершенно несостоятельную перед лицом великих политических задач, которые тогда, как и для каждого времени, были и духовными; в своей посредственности, а часто и ограниченности она вызывала просто ужас благожелательных иностранных дипломатов и во многом способствовала тому, чтобы изолировать нас в Европе. Демократия Афин во времена Перикла и Кимона, когда они боролись как представители народного и консервативного течений, была также самой поразительной политической аристократией духа, которая когда-либо существовала. При этом политический характер этой демократии никак не затрагивало, что она сохраняла определенные элементы привилегий, не меняющих ее суть, и существовала благодаря деятельности рабов. Несмотря на распространяющуюся тогда в ней демагогию и невзирая на все гневные выпады современных историков по адресу ее главного представителя Клеона (лучше бы они негодовали по поводу возбудимого темперамента афинян), она оставалась такой аристократией духа еще до периода борьбы с Филиппом, до периода Демосфена. Достаточно прочесть речи Демосфена и представить себе духовный уровень, на который они были рассчитаны, и мы почувствуем, как сильно еще в этом пришедшем в упадок афинском демократическом теле пульсирует духовная кровь прежних времен. Политическая же аристократия Рима, — а таковой Рим оставался при всех государственных преобразованиях в республике, — подарившая миру в это время громадное число духовных аристократов от Сципи-она до Юлия Цезаря, является, по описанию Георга Брандеса, может быть, немного преувеличенному, но в целом верному, со времен Августа консорциумом частью продажных и хищных, частью и добропорядочных, но стоически ограниченных, совсем ни к чему не способных посредственностей, хотя они в это время еще играли большую роль в политике.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.