Этот абсолют для иного — второго — подхода к бытию как целостности мирового и исторического процесса непостижим для человеческого рассудка, непонятен и как некий доступный “разум” вещей. “Об абсолюте в теоретическом смысле говорить невозможно” (Гёте). “Мои мысли не ваши мысли, мои пути не ваши пути”2. Это относится ко второму видению мирового процесса, даже если не связывать с этим религиозный подход, в сфере которого возникли приведенные слова. Категории рассудка и разума человека, сложившиеся в узких рамках его существования, не адекватны мировому процессу и его сущности и не поднимаются до него. Они настолько же не способны понять “смысл” мира как целого, насколько наши категории созерцания не способны охватить универсум в пространстве и времени. Задавать вопрос о смысле мирового и исторического процесса для человеческого рассудка есть “сверхсмысл”. Все, что исходит из последней и самой глубокой сферы бытия и связывает человеческий разум с ней, для человека — “судьба”. Мостом к этой “судьбе”, которая не может быть “понята”, служит только чувство, душевная связь. Она — единственный путь к трансцендентному. Этот подход к бытию, если он не становится верой в откровение или не может ею исчерпаться, должен искать абсолют и спасение от чисто фактического в ценностном мире абсолюта, там, где есть непосредственная духовная связь с абсолютом, т.е. там, где он “трансцендирует” в явление. В явлении абсолют трансцендируется в доступной для человека форме там, где он принимает законченный облик, постижимый образ для глубочайшего духовного стремления человека, благодаря которому он чувствует себя единым с вечностью. Абсолют как таковой может трансцендироваться в возвышенное, святое, прекрасное, в каждое идеальное, каждый великий и совершенный образ. Человек, обладающий таким подходом к бытию, держится этого образа абсолюта. Образ является для него в преходящем мире подобием и ликом абсолюта.
Я готов принять этот последний подход и спрашиваю, какая жизненная позиция следует из него в то время, когда в собственной сфере культуры каждый духовный образ современности представляется распавшимся, когда прежние более ранние формы выражения стали опустошенными и чуждыми; во время, когда духовный образ к тому же утратил наивность и непреложность в качестве формы выражения, когда “явление”, в котором абсолют и вечность зримы, проникает в неслыханном многообразии всех периодов времени и всех областей в пространство опыта и жизни и нас окружает мир символов истории как огромный полифонический хор, когда, следовательно, явление абсолюта уже релятивируется” а сам абсолют тем самым кажется для человеческого восприятия устраненным, если не пытаться вернуться на путь первого подхода, отклонемного как невозможный, если не пытаться осмысленно понять абсолют в его сущности и существе посредством собственного трансцендирования за пределы явления. Разве это время путаных форм, пансциентизма и панисторизма, если оно не станет метафизически панлогистским, не завершится необходимым образом душевным и духовным релятивизмом, психической отчужденностью, личной неразборчивостью и всеядностью, бесхарактерным колебанием и слабостью и, следовательно, — легитимированием всеобщего распада формы?
На этот вопрос, который все время ставится и должен ставиться постоянно, есть только один ответ, который в конечном счете полностью коренится в личном переживании. Но этот ответ может быть применен и к общему и ведет к следствиям духовно-познавательного характера, на которых я считаю нужным остановиться.
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.