Второй пациент психиатрической больницы, как и Просто Мария, искавший правильный путь развития России, но нашедший его в алхимическом браке не с Западом, а с Востоком – это Семен Сердюк. Его образ также неоднороден. Когда он предстает перед читателем в первый раз и рассказывает о том, как попал в больницу, мы видим, что перед нами пьяница, которого по ошибке, из-за пореза бутылкой на животе доставили в больницу, как человека, хотевшего совершить суицид: «— Чего рассказывать. Лежал я себе в одном подвале на Нагорном шоссе. А тут мент с фонарем и автоматом. Документы спрашивает. Ну, я предъявил. Он, понятно, денег попросил. Я ему дал все что было — тысяч двадцать. Так он деньги взял, а все мнется, не уйдет никак. Мне бы к стене повернуться и про него забыть, так нет — в разговор с ним полез. Что это ты, говорю, на меня зенки вылупил, или тебе наверху бандитов мало? <…> Я ему возьми и скажи: а может, я действительно сомневаюсь. Говорили же восточные мудрецы, что мир — это иллюзия. Про восточных мудрецов я, понятно, так сказал, чтоб на его уровне было. Примитивно»(158). Примечательно то, что еще до рассказа Сердюка о том, как он стал самураем, мы видим, что несмотря на то, что в его речи много сниженной лексики («мент», «все мнется», «зенки вылупил») и простых по конструкции предложений, он говорит о восточных философских воззрениях, объясняя такие особенности своего языка тем, что хочет донести эти мысли «примитивно», на уровне милиционера. В разговоре с Марией, Володиным и Пустотой про их болезни Сердюк спокойно вводит в свою речь общенаучные термины (книжную лексику), и речь его становится похожа на речь не алкоголика, а квалифицированного врача: «— Ничего подобного, — возразил молчавший до этого Сердюк. — У Петра случай не очень сложный. А в структурном плане вообще от Марии почти не отличается. И тут и там отождествление, только у Марии с именем, а у Петра с фамилией. Но у Петра более сильное вытеснение» (134). Но в полной мере образ Сердюка раскрывается лишь в разговоре с Кавабатой, представителем японской фирмы «Дом Тайра», который предлагает ему должность «помощника менеджера по делам северных варваров». В разговорах с Кавабатой Семен не позволяет себе вульгарных высказываний, он изъясняется интеллигентно, изысканно, мы видим перед собой не маргинала, а достойного для посвящения в самураи человека: «— Наверно, — продолжил он, протягивая Кавабате пустой стакан, — это происходит потому, что по своей природе российский человек не склонен к метафизическому поиску и довольствуется тем замешанным на алкоголизме безбожием, которое, если честно сказать, и есть наша главная духовная традиция» (240); «— Не знаю даже, что сказать, — сказал он извиняющимся тоном. — Я не пишу стихов и не люблю их. Да и к чему слова, когда на небе звезды? — О, — воскликнул Кавабата, — великолепно! Великолепно! Как вы правы! Всего тридцать два слога, но стоят целой книги! Он отошел на шаг и дважды поклонился. — И как хорошо, что я первый прочел стихи! — сказал он. — После вас ни за что не решился бы! А где вы научились слагать танка?» (253).
Уважаемый посетитель!
Чтобы распечатать файл, скачайте его (в формате Word).
Ссылка на скачивание - внизу страницы.