Оноре Бальзак. Детство, отрочество, юность, страница 4

8 эту же пору обнаруживается его способность наблюдать людей, разгадывать их душу, проникаться их мыслями и чувствами. Способность эта не результат начитанности, она иного, не книжного свойства. Это природный дар, развитый и обостренный обстоятельствами. «Лишь непризнанные души, лишь бедняки умеют наблюдать, потому что все их оскорбляет, а наблюдательность порождается страданием», — напишет он позже Ганской. «Я пюбил наблюдать жителей предместья, их нравы к характеры, — признается рассказчик в «Фачино Кане»,— Слушая этих людей, я приобщался к их жизни; я ощущал их лохмотья на своей спине: я сам шагал в их рваных башмаках; их желания, их потребности — все передавалось моей душе, или, вернее, я проникал душою в их душу». Воспоминания о жизни на улице Ледигьер, о вечерних прогулках по окраинам Парижа составляют основу этих признаний. Закономерен вопрос: почему же двадцатилетний искатель славы сразу не воспользовался своей замечательной способностью? Понадобились годы, чтобы предвосхищение своего призвания, смутное ощущение огромной силы, которой он и впрямь обладал, созрело и приобрело четкие очертания нового творческого метода. Труден и долог был путь Бальзака к реализму. Не последнюю роль в выборе им литературных ориентиров сыграла мода.

В ту пору, когда юный Бальзак вознамерился штурмовать литературный Олимп, там уныло царили приверженцы классицизма. Реставрированная монархия нуждалась в искусстве прославляющем, парадном. Родившийся на исходе XVIII столетия романтизм по своему духовному и общественному содержанию не соответствовал этим требованиям. Эпигонский классицизм отвечал официальным запросам, но время его миновало: искусство классицизма развилось во Франции в XVII веке, когда формировалась дворянская государственность. А нынче на дворе стоял XIX век и господство перешло к иному классу — «вместо меча главнейшим рычагом общественной власти стали деньги».

Правда, в эпоху Великой французской революции искусство классицизма, способное выражать большие гражданские идеи, обрело второе дыхание. Подобно тому как английская буржуазная революция воспользовалась для своих целей языком и образами Библии, «третье сословие» во Франции подчинило традиции классицизма новому классовому содержанию. Образы классической античности, имена ее героев, детали одежды и общественного быта Древней Греции и Рима ожили не только на подмостках сцены, но в самой повседневности. В женской моде господствовал греческий стиль. Оформление массовых революционных праздников, которым руководил член Конвента — известный художник Ж.-Л. Давид, глава классицистского направления в живописи, было ориентировано на художественный опыт античности. В классические формы трагедии, оды, гимна облекался революционный героизм французов на исходе XVIII столетия. «Революционный классицизм» — так позже назовут этот этап в развитии направления, авторитет которого был в свое время завоеван Корнелем и Расином.

Во времена Империи с ее бесконечными войнами и походами, с ее культом воинской славы искусственно поддерживаемый Наполеоном классицизм выглядел уже несовременно и не раз доказывал свою несостоятельность, однако продолжал оставаться официальным направлением искусства и литературы.

В годы Реставрации (1815—1830) искусство классицизма, лишенное былого гражданского пафоса, могло существовать лишь в эпигонском, подражательном, а потому нестерпимо фальшивом виде.

Оно лишилось подлинного величия, поскольку иссякли источники, его питавшие. Революционность буржуа, с которыми Людовик XVIII вынужден был пойти на компромисс, к этому времени сошла на нет. Ультрароялистское дворянство, высокомерно почитавшее себя солью земли, пеклось о возвращении былых благ и привилегий, а никак не о гражданских идеалах. Сам принцип монархии больше не внушал священного чувства, о чем со всей определенностью сказал А. Мюссе, младший современник Бальзака, в романе «Исповедь сына века»: «Когда Наполеон умер, власти божеские и человеческие были фактически восстановлены, но вера в них исчезла навсегда... Разумеется, и до того были люди, ненавидевшие аристократов, бранившие духовенство, составляющие заговоры против королей, разумеется, и прежде люди возмущались злоупотреблениями и восставали против предрассудков, — великой новостью было то, что теперь народ смеялся над всем этим». Не приходится удивляться, что литература и живопись во Франции к началу 1820-х годов стали на удивление ничтожны и бесцветны.