Оноре Бальзак. Детство, отрочество, юность, страница 15

Она рада гостю, ведь ее затворничество длится уже год, а в Париже жизнь бьет ключом. Бальзак рассказывает о дебюте семнадцатилетней Рашели на сцене «Ко-меди Франсез» в «Горации» Корнеля, о том, что французы, похоже, не успели совсем охладеть к трагическому жанру, о предстоящем открытии театра «Ренессанс», для которого Гюго написал «Рюи Блаза», а Дюма в соавторстве с де Нервалем — «Алхимика». И он тоже намерен выступить в новом качестве — драматурга. Дюма и Гюго — самые почитаемые драматурги, их часто считают соперниками, иногда их отношения становятся натянутыми: у стойла Пегаса всегда шла и будет идти грызня. Бальзак с удовольствием разыграл в лицах ставший достоянием многих диалог. Гюго с негодованием говорит Дюма:

Веришь ли,  но этот журналист утверждает,  будто Виньи первым создал историческую драму!

Вот  дурак! — ответствует  Дюма.— Ведь   все   зна ют,   что   это   сделал   я.

Прежде сражавшиеся под общим знаменем, теперь они идут своими путями.

Бальзак, который никогда не был снисходителен к Гюго, выразил восторг по поводу его «Рейна». Ходили слухи, будто Гюго сошел с ума, как его младший брат, но этот литературный шедевр — лучшее доказательство лживой досужей болтовни.

Бальзак не решается заговорить об успехе Альфреда де Мюссе, боясь задеть чувства хозяйки дома. В свое время ему не понравился ее роман «Жак», который Санд посвятила Мюссе после их совместного путешествия по Италии, закончившегося разрывом. Бальзак нашел книгу «пустой и лживой», поступки героев психологически и морально не мотивированными.

Накануне отъезда Бальзака Жорж Санд сама заводит разговор об авторе «Исповеди сына века». Бальзак неравнодушен к дарованию Мюссе, а последняя книга новелл и вовсе толкает его на панегирик «благородной, веселой, нежной и шутливой музе». Ж. Санд холодно выслушала восторги Бальзака.

Разоткровенничавшись на прощанье, она посвятила его в свои сложные отношения с Мари д'Агу, близкой подругой, ставшей врагом, и тем самым подарила Бальзаку сюжет «Беатрисы».

Самое Ж. Санд в этом романе он вывел под именем юной бретонки Фелисите де Туш, известной в писательских кругах под псевдонимом Камилла Мопена (девичья фамилия Санд — Дюпен). Помимо сходства манер пока безвестной героини и известной писательницы (привычка носить мужской костюм и скакать в седле), помимо сходства увлечений музыкой, историей, философией, бросалось в глаза их портретное сходство: лицо смугло-оливкового оттенка, слегка удлиненное, напоминавшее изображения прекрасной Изиды на египетских барельефах; черные густые волосы, спускавшиеся на шею; мощный и волевой лоб, настоящее чело; резко очерченные крутые брови над черными глазами, которые порою мерцали, как звезды. «Глазной белок не отливал голубизной, не поражал ослепительной белизной... он был плотен, как рог, и светился теплым блеском. Зрачок был обведен золотистой каймой; он напоминал бронзу, оправленную в золото, но золото было живое, а бронза дышала... Взгляд человека наблюдательного мог бы потонуть в этой душе, которая проливалась из бархатных глаз, то застывая в их взгляде, то покидая его. В минуту страстного волнения взгляд Камилла Мопена становился небесным: золото зажигало легкую желтизну белка, и взгляд пылал, как факел; но в спокойные минуты он тускнел, в часы глубокого раздумья мог показаться даже глуповатым; когда потухала душа, лицо становилось печальным».

Finita la Comedia

Стояли погожие сентябрьские дни, когда Бальзак пересек границу Российской империи. Проехав Бердичев, он попал в «царство прерий с их безмолвием». Хлеба были убраны; вокруг дороги, обсаженной деревьями, простирались тучные украинские черноземы. Земля отдыхала...

Бальзак гнал дремоту, но усталость брала верх, он словно проваливался в сон. Очнувшись, оглядывался по сторонам в надежде увидеть знакомые места: год назад он проезжал уже этой дорогой. Вот и церквушка на холме, а за ним — Верховня. Прошлый раз, тогда он въехал в усадьбу, ему показалось, что он «увидел подобие Лувра, греческий храм, позолоченный заходящим солнцем».

И сейчас при свете ослепительного дня дом кажется та ким же величественным и богатым.