Лекции по философии и культуре. Философия как философская проблема, страница 14

Сегодня я хотел бы продолжить те боевые маневры, которые в последнюю нашу встречу были прерваны довольно внезапно. Но перед этим я желал бы обрисовать свои позиции и по мере возможности провести границы²¹. Когда я мысленно возвращаюсь к результатам нашей предыдущей дискуссии, у меня возникает впечатление, что относительно нескольких фундаментальных положений мы с вами пришли к взаимному согласию. Все мы придерживаемся мнения, что история представляет собой форму человеческого знания, что эту форму составляют понятия, суждения и умозаключения, что исторические умозаключения претендуют на то, чтобы стать истинными суждениями относительно событий эмпирического мира.

Историк не похож на художника, который живет в мире воображаемого; он живет в мире эмпирических вещей и явлений. Он должен описывать эту действительность и постигать причинную связь между отдельными событиями. Во всем этом мы не можем обнаружить какую-либо разницу между исторической наукой и другими формами знания. В этом смысле стремление провести четкую демаркационную линию между логикой истории и логикой естествознания кажется совершенно произвольным. И в том, и в другом случае существует только одна истина и одна общая логика. Формы мышления, которые изучает логика, всегда одинаковы, к какому бы объекту мы их ни применяли²². Понятия и суждения, формы рассуждения и аргументирования, методы построения гипотез и их проверки — всем этим история должна пользоваться таким же образом, как и всякая другая наука. И если мы взглянем на проблему с этой формальной точки зрения, мы действительно не найдем никакой существенной разницы.

Другая фундаментальная проблема возникает здесь в связи с вопросом о так называемой исторической каузальности. На нашей прошлой встрече мы весьма живо обсуждали эту тему, и мне кажется, что мы с вами разделились на несколько разных партий. Но здесь, я думаю, имеется, по крайней мере, один пункт, по которому мы с легкостью придем к согласию. В дальнейшем мы не будем обсуждать проблему каузальности в границах метафизики, но только в пределах логики и эпистемологии. Со времен Юма и Канта каузальность не рассматривается как своего рода движущая сила самих вещей²³. Она есть категория, в которой выражаются условия и предпосылки нашего эмпирического знания. И нельзя отрицать, что эта категория является истинной для всех областей знания. Не существует ничего, что выходило бы из подчинения законам причинной связи. Даже принцип “свободы воли”, что бы он ни означал, не сводится единственно к тому, что человек возвышен над природой и вообще не подчинен ее законам. В нашу предыдущую встречу я приводил слова Канта о том, что, если бы мы имели совершенное знание эмпирического характера человека, мы могли бы предсказывать его поступки с такой же точностью, с какой астроном предсказывает затмение Солнца или Луны. И здесь в использовании категории причинности все науки сходятся.

Не существует различных и разнящихся друг от друга форм каузальности, которые были бы пригодны — одна для мертвой материи, а другая — для живой жизни, одна для природы, а другая — для истории²⁴. Для понимания истории нам не нужно ссылаться ни на концепцию витализма, ни на теорию абстрактного спиритуалистического историзма. Когда мы переходим от неорганического мира к органическому, от физики и химии к биологии, от природы — к истории, нам не нужно вводить в наши рассуждения понятия о неких новых “силах”. В своей работе историк должен основываться на всех тех фундаментальных причинных связях, которые изучаются и исследуются другими науками. Наша жизнь — человеческая, историческая, культурная — отнюдь не является государством в государстве. Она вырастает из очень сложного комплекса различных условий физических, таких, как почва и климат; антропологических, примером которых являются расовые различия между людьми;