Происхождение философии. Современные концепции происхождения философии. Общеисторические предпосылки происхождения философии. Феномен интуиции, страница 15

И, наконец, непосредственно в VII—VI веках возникают тексты так называемых упанишад (в буквальном переводе — «у ног учителя»). Значительное число упанишад уже являются авторскими, и имена це­лого ряда их создателей-мудрецов дошли до нашего времени. Упанишады создаются для тех лесных отшельников, которые готовятся перейти на стадию аскезы, а потому центральной идеей этого периода жизни становится состояние «мокши», то есть освобождения от бесконечного цикла перерождений. Продолжая традицию осмысления ведийского «знания» и ритуала, наиболее видные из авторов упанишад (например, Уддалака) ставят вопросы безусловно философского харак­тера, относящиеся к сущности человека, к бытию природы в целом, исключающему участие богов и сверхъестественных сил в организа­ции мироздания.

От всех этих стихийно становящихся разновидностей индийского типа мудрости начинает существенно отличаться учительская деятельность так называемых шраманов (буквально бродяг). Шраманы были вы­ходцами из аскетов, то есть тех людей, которые сумели освободиться (абстрагироваться!) не только от любви к своему домашнему кругу и к тому месту, где они вели жизнь лесных отшельников, но и от всех зем­ных желаний и привязанностей. Скитания по стране и размышления над предельными для них самих, а в принципе и для всех других людей, вопросами бытия и небытия приводили шраманов к отказу от автори­тета вед и к критике норм традиционного варнового уклада жизни. О т всех прежних мудрецов, включая и мудрецов упанишад, шраманы отличались тем,  что к представлениям  о космическом  миропорядке  они  шли,  от­талкиваясь от опыта индивидуальной жизни людей, а  не   наоборот. Именно этим обстоятельством объясняется, с од­ной стороны, повышенное внимание шраманов к вопросам этики, логики и предсказаний, а с другой — обостренный интерес к их учениям со стороны всех недовольных мирской жизнью и даже правителей, за­интересованных в преодолении племенной раздробленности. Вокруг множества шраманов, среди которых выделяются такие выдающиеся философы, как Госала (основатель учения адживиков), складываются общины их постоянных учеников; между зарождающимися школами начинается соперничество за влияние на духовную жизнь страны, и! возникают новые философские школы, в частности джайнов и буддис­тов. Начатая шраманами тенденция получает теперь более четкие очер­тания. Буддизм, например, хотя и признает целый ряд традиционных представлений (закон кармы, доктрину перерождения и др.), на пер­вое   место   ставит   нравственные   заслуги   каждого! индивида, а сам общечеловеческий путь спасения' («благородные  истины»)  связывает  с   возможнос­тью  преодоления страданий  и самопознанием.

В Китае история появления и развития мудрости была существенно иной, нежели в Индии. Ее истоки, как уже отмечалось ранее, скрывают­ся в институте царской власти. Но в VIII веке чжоуские правители утра­тили реальную власть над срединными царствами, а вместе с этим и свой престиж мудрецов. В условиях смены этнического соперничества новым, социально-политическим типом соперничества между многочисленными царствами в духовной культуре Древнего Китая возникает стремление понять те перемены в жизни и судьбах людей, которые зави­сят не от мелких и ничтожных прихотей множества отдельных правите­лей, а от мощных и неизменных по своей природе космических сил. В постижении гармонии наличного бытия людей и природных сил были в первую очередь заинтересованы земледельцы, на мировоззренческие традиции которых и опирается новое поколение так называемых совер-шенномудрых.

Концентрированным и притом весьма необычным воплощением мудрости, сложившейся в Китае накануне эпохи Чжаньго, является текст знаменитой «Книги перемен» — «Ицзин». Складываясь поначалу в ка­честве гадательной книги, «Ицзин» становится в дальнейшем своеоб­разной моделью всей совокупности изменений, происходящих в Мире и в самих людях. Центральным понятием книги является понятие «И», в котором совместились сразу три по видимости исключающие друг друга идеи: идея изменчивости, идея неизменности и идея их един­ства. В первых восьми триграммах представлены три мировые силы: Земля — Человек — Небо, во всех последующих триграммах и гекса­граммах прослеживается полный цикл превращений природных вещей, духовных образов и речевых знаков. Весь этот духовно-телесный кос­мос состоит из чередования ситуаций, порождаемых взаимодействием двух начал — инь (темного, земного) и я н (светлого, небесного), что и создает возможность для предсказаний.

«Книгу перемен» до настоящего времени называют величайшей тай­ной, средоточием всей восточной мудрости, «Библией Востока», сис­темой предфилософеких взглядов, а иногда и началом древнекитайской философии. Ю.К.Шуцкий, один из самых талантливых переводчиков и исследователей «Ицзина», выделяет четыре наиболее загадочных ха­рактеристики этого текста: время возникновения (исследователи назы­вают даты от неолита до начала новой эры); неизвестность, «с чего все началось»; кругообразность символов неба и соотнесенность «прин­ципов пространственного расположения» гексаграмм по окружности и через центр; а также тот факт, что целостный комплекс 64 гексаграмм предстает полной матрицей символов календарного цикла. «Остается без ответа древний вопрос, — пишет он, — что это — игра ума с любо­пытными результатами математического жонглирования или прикос­новение к великой тайне мироздания?» [33. С. 531]. На наш взгляд, все эти загадки становятся принципиально объяснимыми при условии по­нимания специфики восприятия пространства оседлым земледельцем и особенностей его интеллекта, основанного на интуиции. Находясь как бы в центре пространства и воспринимая его как серию концентри­ческих кругов, затухающих к периферии, оседлый земледелец по мере развития земледелия и присвоения результатов коллективного опыта интуитивно раздвигает границы своего Мира и в конечном счете дохо­дит до таких мыслимых пределов, о практической значимости которых приходилось только гадать. Мудрец доводит эту исходную интуицию до ее мыслимого (в опыте) предела. Становятся понятными и «страннос­ти» датировки «Ицзина». Ранние даты связаны с возникновением в Ки­тае цивилизации земледельческого типа и началом гадательной практи­ки, VIII—VII века — с возникновением цивилизации второй волны и зачатками иероглифического письма, а VI—V века — с пробуждением интереса к этому древнему тексту со стороны уже сложившейся фило­софии и началом создания комментирующей части «Ицзина».