Никейский символ. Утверждение полноты божества Иисуса Христа, страница 9

Суть этих основных разногласий между позициями Афанасия и ариан сосредоточена в двух утверждениях, на которые Афанасий постоянно опирается в своих работах. Он подчеркивает, во-первых, тождественность бытия Отца и Сына, а во-вторых, восприятие Сыном нашей человеческой природы. Вся его христология так или иначе строится на этих двух основных принципах; они составляют цель (σκοπός), главное содержание Писания и те границы, в рамках которых Писание может быть истолковано[25].

Приведем два примера того, каким образом Афанасий использует эти ключевые утверждения в своей полемике с арианами. Во-первых, Арий, несмотря на признание им таких именований Христа как «Сын Отца» и «рожденный», тем не менее утверждал, что эти термины, строго говоря, некорректны. При этом, он вовсе не имел ввиду то, что любые слова нашего языка не могут быть сказаны о Боге полностью адекватно. Напротив, он считал, что эти выражения создают ложное впечатление, и намекают на то, что Сын – не просто творение, что Он причастен как к естеству, так и к статусу Отца, и что Его бытие произошло не из ничто, а из Отца[26]. Некоторые последователи Ария, наоборот, утверждали, что сама логика понятий «Отец» и «Сын» доказывает их точку зрения, так как отцы предшествуют своим сыновьям во времени, и коль скоро Христос назван Сыном, то Он должен был появиться позже, чем Отец, и, следовательно, не может быть Богом[27]. Афанасий же доказывал прямо противоположное: эти имена указывают ни на что иное, как на единство бытия и статуса отцов и сыновей[28]; и суть данного библейского образа заключается не в том, чтобы низвести Сына до некоего низшего уровня, но в том, чтобы продемонстрировать внутреннюю связь между Отцом и Сыном, а вовсе не какую-то разницу, которую пытался отыскать Арий. Более того, настаивал Афанасий, отношения между Отцом и Сыном являются чем-то присущим самому внутреннему устройству божественного бытия[29], и только на основании этого мы можем говорить, что через усыновление во Христе мы становимся детьми Отца[30]. Перейдем ко второму примеру. Ариане постоянно ссылались на многочисленные библейские отрывки, в которых, как им казалось, Сын по отношению к Отцу изображен вторичным, низшим, тварным. Излюбленным местом был стих из книги Притчей 8:22, и этим список используемых ими отрывков не ограничивался[31]. В спорах с арианами Афанасий постоянно обращается к одному фундаментальному принципу: подчиненное и уничиженное состояние, которому подвергся предвечный Сын, никоим образом не указывает на Его собственное бытие, но на то, что Он воспринял нашу долю и нашу природу ради нашего спасения[32]. И если Арий всегда считал, что Христос, по сути, является творением и, тем самым, низшим по отношению к Отцу, то Афанасий смог распознать в Нем благодать, снисхождение и любовь Бога, взявшего на Себя наше бремя. Тем самым Афанасий повторяет мысль, высказанную за полтора столетия до него Иринеем Лионским: «Он сделался Тем, что и мы, дабы нас сделать тем, что есть Он»[33]. Никто иной, как Сам Бог понес на себе нашу человеческую природу и стал причастником нашей жизни и смерти, поэтому слова «единосущный Отцу» – это и краткое изложение сути Евангелия, и критерий подлинно евангельского богословия. Фундаментальным отличием позиции Афанасия была убежденность в том, что Бога нужно искать и видеть во Христе, и все остальные расхождения между Афанасием и Арием вытекали из этого простого утверждения. Именно это, и ничто иное, было поставлено на карту словом ομοούσιος. И, несмотря на внешние сходства, несмотря на то, что, как могло показаться, Афанасий и Арий пытались изложить одну и ту же веру, только в разных терминах, пропасть между ними была непреодолимой. Две богословские позиции отличались друг от друга toto caelo* по каждому ключевому вопросу, и даже такие основные понятия как Бог, Христос, творение, искупление, спасение и т. п. истолковывались в них совершенно по-разному.